Пленник

Владикавказ - мирный город - по тротуарам идут дети с портфелями, открыты кафе и магазины, женщины, встретившись, останавливаются поболтать, и, естественно, задерживаются надолго... Но это спокойствие обманчиво - сказывается близость Чечни, да и соседняя Ингушетия - не райские кущи. Пригородный район Владикавказа - зона осетино-ингушского конфликта. Офицерам за службу в этих местах год засчитывается за три. В военном городке «Спутник» еще не залеченны раны майского взрыва - тогда от теракта пострадали три дома, были человеческие жертвы. Дома, построенные при социализме, не «сложились», устояли, а то бы погибших было намного больше. Во Владикавказе нет боевых действий, но пострадать от войны можно запросто.                             В просторной комнате сидит молодой бомж. По крайней мере, именно так я сначала подумала. Грязная, старая одежда: темный, принадлежавший прежде какому-то моднику, плащ, заношенные брюки, серая рваненькая рубашонка. На ногах - кроссовки с чужой ноги. Взгляд - диковато-покорный, обессмысленный. По немытым щекам - юношеская светловатая поросль. Едва мы входим, он непроизвольно, пугливо вскакивает.

Еще утром этот парень был в чеченском плену. Мы - первые люди с «воли», которым он рассказывает свою бесхитростную историю.

...Леня Шабаев - из простой многодетной семьи, из костромской деревни. Мать последнее время не работала, отец - лесник. Как и все, учился в школе, как и многие - не блестяще. В профессиональном училище, в Костроме, получил специальности слесаря и сварщика. Призвали в армию. Через шесть месяцев службы перевели во Владикавказ. Его похитил в первые дни сентября. Рядовой Шабаев пошел с котелком за водой - она была рядом - метрах в двухстах. Ребята-сослуживцы ждали в машине. Вечер, около десяти часов, темнело. Его схватил человек в маске, и, угрожая ножом, затащил бойца в иномарку. У солдата не было ни оружия, ни документов. В машине было еще двое бандитов. Пленника скрутили, завязали глаза и повезли. Передали с рук на руки хозяину - очередному человеку в маске. Содержали в сарае. Обращались плохо - оскорбляли, били, причем без каких-либо поводов. Питание - картошка и хлеб. Военных тайн у него не выведывали, но х/б сняли сразу, а взамен швырнули гражданское тряпьё. Здесь он пробыл полтора месяца, а потом его переправили в другое место. Снова охраняемый сарай, люди в масках. Обращение, правда, значительно улучшилось - никто его больше не пинал, стали кормить супом и даже давали мясо. Из трудовых повинностей - копка глубокой, метра на три, ямы в огороде. Пленник, разумеется, тысячу раз проклял свою беспечность.

Освобождение было для Лени полной неожиданностью. Снова везли с завязанными глазами на одной машине, потом - на другой. Через некоторое время остановились. Ему приказали выйти, и он очутился среди своих. От радости не верил своему счастью...

...Лене Шабаеву - повезло. Во-первых, от жив, во-вторых, относительно здоров, в-третьих, его не коснулись изуверские пытки, которым подвергаются многие заложники, в-четвертых, он пробыл в неволе не так уж много времени. Его обменяли. Но сотни гражданских и военных лиц (среди них есть и офицеры, которым особенно тяжело), находятся в плену и рабстве. Представьте, что кто-то из этих людей - близкий вам человек. Страшно? Горько...

Фронтовые дороги, боевые машины

Утром мы в расположении 19-й мотострелковой дивизии. Едем в Чечню. Бэтээр подан. Внутри машины - механик-водитель, стрелок, журналисты и офицер Сергеев. На броне - офицер Юрьев и боец в маске. Вышли из Владикавказа, начинаю привыкать к необычному средству передвижения - внутри металл, полумрак и собачий холод. Заворачиваюсь в матрас - здесь, в бэтээре, их несколько, есть еще подушки, два одеяла... В общем, домашняя обстановка. К одной из железных деталей прикреплена крохотная «иконка» - вырезанное из газеты изображение Богоматери с младенцем. Наблюдать за жизнью снаружи можно через небольшие «оконца» - специальные оптические устройства - триплексы. Мчимся - на достаточно большой скорости - к границе с Ингушетией. Проезжаем через населенный пункт Чермен: то там, то здесь видны полуразрушенные, полусожженные дома - приметы осетино-ингушского конфликта. Много и новых, только что построенных домов. На территории Ингушетии, что примыкает к Осетии, встречное строительство - люди цепляются за землю.

КПП «Кавказ», граница с Чечней. Несколько «фильтров», много военных - армия, внутренние войска, люди в милицейской форме. Автобусы и легковые машины с беженцами, вещами, много женщин и детей - это правда, но достаточно и мужчин, внешности, прямо скажем, отнюдь не благостной. Самое большое скопление людей - несколько сот человек - на последнем «фильтре». Здесь же работает импровизированный базарчик - с земли торгуют лимонадом, продуктами, вьется дым от шашлычных... Кому война - кому мать родна. Делаем остановку. Группа чеченок разного возраста, несмотря на дождь, томится на обочине. Их автобус рядом.

Подхожу и первый же мой вопрос: чего вы ждете?; вызывает бурю эмоций. Кричат и про бомбежки Урус-Мартана; и про то, что бандитов среди них нет - боевики ездят на джипах; и про то, как военные бросили их в прошлую кампанию; и про то, что должна быть какая-то власть, хозяин: «нам все равно, хоть папу римского ставьте, лишь бы мир был!» А дожидаются женщины своих мужчин: их увели в армейские палатки для детального осмотра. Бойкая молодая чеченка показывает мне на пожилую, маленькую женщину: «Заступитесь за неё, она по-русски не говорит, у неё сына подозревают, что он боевик». Я ахаю: старушку жалко. Впрочем, через несколько минут, бабушка, видимо забыв, что она «по-русски не говорит», вполне складно и многословно объясняет мне, что у сына - на плечах синяки, но они у него не от оружия, а от того, что он переносил доски. Чеченки, окружив меня, со всех сторон кричат, что их мужчины - мирные люди.

Офицер Юрьев сразу устанавливает тишину. Высокий добродушный гигант, он одним своим видом внушает доверие:

- Не кричите. Разберутся и всех отпустят.

- Ага, а жить где? В Назрани с семьи требуют за постой сто долларов!

- Чего ж так? Ингуши ведь братья ваши.

- Братья... На беде наживаются...

- Ничего, скоро кончится война, все вернетесь домой.

- Скорей бы!

Снова дорога. Покидая «Кавказ», мы видим, как из армейских палаток выходят чеченцы, прошедшие проверку. Был ли среди них сын маленькой старушки, мы узнать не успели. Указатель «Зона беженцев», мимо которого постоянно снуют автобусы с рекламными надписями «зона экономического благоприятствования Ингушетия» остается позади. Едем дальше, теперь уже по Чечне.

Перекресток дорог - на Грозный, Самашки, Ачхой-Мартан. Прямо пойдешь - «коня потеряешь». Наш блокпост на перекрестке четыре дня назад боевики сожгли минометным огнем. Мы стоим возле этих печальных развалин. В восьмистах метрах - «зеленка», и кто там, что там - неизвестно. В нескольких километрах, в бывшем пионерлагере - база подготовки террористов. Оказывается, передовая может быть и такой - без окопов, колючей проволоки, дзотов и блиндажей. Мирный асфальтовый перекресток, по которому время от времени идут автобусы, набитые людьми и вещами. Автобусы с белыми флагами. Разумеется, это частный транспорт. Водитель одного из остановившихся автобусов сам выпрыгнул из кабины, шагнул навстречу офицеру, протянул паспорт, зашептал, таясь и боясь: «Проверяйте у меня документы, проверяйте. Там подбили ваш БМП. Километрах в пяти отсюда». Да, народной войны, против «оккупантов» теперь не выйдет - чеченцы поняли, от кого ждать беды, а от кого - защиты. Незадолго до нашего приезда нанятый бандитами Арби Бараева наркоман убил в Ермоловке старую учительницу Сиротину. Ее, русскую, местное население уважало и почитало. Вся ее вина - попытка сохранить станицу от бомбежек и обстрелов, договориться о прекращении огня с командирами наших частей. Население Ермоловки было шокировано этой зверской расправой.

Дети

Возвращаемся в Ингушетию. Здесь, близ станицы Слепцовской, расположен лагерь беженцев «Северный». Сейчас здесь - семь с половиной тысяч населения. Шестьдесят процентов из них - дети.

На железнодорожных путях - плацкартные вагоны. Один состав сменяет другой. «Поезд» кажется бесконечным - в нем 128 вагонов, которые растянулись больше чем на четыре километра. Едет он пока в неизвестность - ни глава администрации «Северного» Муса Галиев, ни беженцы, ни военные - никто не мог сказать, сколько времени просуществует этот фантастический город. А раз так, значит следует устраиваться основательно. Между опорами электропередач натянуты веревки. День дождливый, так что сегодня грязноватые простыни, пеленки, ребячьи штаны и рубашки вряд ли высохнут. Напротив каждого состава - куча угля. Уголь беженцы нагребают в мешки, сумки - чем больше топлива, тем теплее будет в вагоне. Горючее нужно и для «буржуек», костерков, времянок, которые стихийно возникают вдоль состава.

Городская школа базируется в палатках, разбитых в «центре» - примерно в середине лагеря. Каждая палатка - «класс». В «кабинетах» - «буржуйка»,  новенькая доска, ученические стулья и столы, на которых аккуратными стопками сложены новехонькие учебники: «Родное слово», «Математика», «Русский язык»... Здесь только три предмета - письмо, чтение и математика. В четырех палатках - четыре класса начальной школы. Занятия в три смены - можно было бы и в четыре, но не хватает светового дня... В штабном вагоне нахожу Беллу Хаджимуратову, в прошлом - работника образования Заводского района Грозного, а ныне завуча школы городка беженцев.

- Весь педколлектив, - рассказывает Белла Джамалаевна, - лагерный. Мы зарегистрировали в «Северном» пятьдесят учителей, работают пока двенадцать. В «началке» 553 ученика, развели их по классам, исходя из заявлений родителей. Позанимаемся немного, создадим педкомиссию и будем  пересаживать детей. Знания очень слабые - есть ребята 10-11 лет, не умеющие читать. Начиная с 91-го года многие ребята не могли учиться...

- Не случайно, среди боевиков 18-22 лет «потолок» образования - четыре класса...

- Да, это так. Дали в руки автомат и добывай себе пропитание как можешь. У нас, в Грозном, образование держалось исключительно на энтузиазме родителей. Женщины торговали на базаре, добывали копейку - другой работы не было, и единственное, о чем мечтали - дать образование детям. Они не хотели, чтобы их дети добывали себе средства на жизнь грабежом и разбоем. Платили деньги учителям и просили: не бросайте ребят! Все образование стало платным - де-факто. А министерство образования Чечни открыто говорило: требуйте с родителей деньги. Может быть, пятьдесят рублей в месяц и небольшая плата, но для нищих людей и она велика. Учителя в Чечне с августа 96-го от государства получили зарплату за четыре или пять месяцев. Вообще, героизм наших педагогов, преподавателей - отдельная тема. Вот и сейчас, в «Северном», наши учителя на чистом энтузиазме работают - они хотят чтобы у детей, пусть месяц, два, но была школа. Многие дети тяжело пережили войну, мало радости видели... Вот и сейчас очень большая проблема - отсутствие теплой одежды, обуви. Дети из сельских районов практически раздетые. В нищете жили, а когда выезжаешь, много ведь с собой не возьмешь, особенно если не на машине. Здесь, в лагере - самые обездоленные. У кого деньги водились, те на квартиру встали. А мы - тут вот... Да что мы стоим, - спохватывается Белла Хаджимуратовна, - может, чаю попьем?

...От чая я отказалась - в лагерь не догадалась захватить что-нибудь из продуктов. А без гостинцев - какой же чай?!

Раненые

...А тяжелее всех на войне - раненым. Допустим, ранили бойца или офицера на передовой. Физические страдания, боль. На бэтээре или БМП эвакуируют в медсанчасть. Оттуда - на вертолете во Владикавказ или Моздок. Потом - в Ростов или Волгоград (прифронтовые госпитали переполнены). Тут и здоровый человек утомится. А раненому - каково?

Мы во Владивокавказском военном госпитале, в отделении травматологии. Раненые - трудный контингент для журналистов. Многие - в состоянии болевого шока. Многие - в шоке психологическом. Как это так: еще два дня назад ты воевал, был здоров и крепок, а сегодня - прикован к больничной койке. Конечно, навещают товарищи, приходят с гостинцами учителя из школы военного городка, отношение со стороны медперсонала - благоговейное. Но все равно - обидно. Спрашиваю у лейтенанта Али, чернобрового, черноглазого («лицо кавказской национальности»):

- Какие планы после выздоровления?

Он только глазами сверкнул и сквозь зубы:

- Долг отдать...

В офицерской палате - шесть человек. Тесновато, но уже завтра она наполовину опустеет - раненых отправят в Волгоград. Их место, надо полагать, займут вновь прибывшие... Откуда? Раненые не любят рассказывать журналистам, где, как и почему их «зацепило».

- Не обижайтесь, - сказал Али, раненый под Бамутом, куда мы ехать только собирались, - я ничего вам не расскажу про войну и сражения. Лучше я вам расскажу про любимых медсестер: Майю, Иру, Аллу...

Да, медсестры в этом госпитале замечательные - молоденькие, тоненькие, симпатичные, с нежными руками, с жалеющими, ласковыми глазами. Врачи - в своем деле знатоки, профессионалы. Есть нужные медикаменты. Есть уход, внимание...

- А правда, - спрашиваю я у раненых, - что тем, кто здесь воюет, хорошо платят?

В ответ мне - смех если не сквозь слезы, то сквозь боль:

- Да вы что, никто этих денег не видел...

- Обещают. А будет ли дело - неизвестно...

- Если Путин обманет  - кому верить?

- Мы-то ладно, - вздыхает прапорщик Васильев, - какие-то льготы, страховки, еще можно чего-то добиться. А солдаты? Официально войны ведь нет. И покалеченный здесь солдат на «гражданке» имеет те же права, что и пьяный, попавший под трамвай. Это справедливо? Подумаешь, служил на Северном Кавказе, «восстанавливал конституционный порядок»! А то, что он тут здоровье потерял, государство не волнует.

Да, если бы власть была ближе к народу, не было бы ни таких проблем, ни таких войн... Прощаясь, спрашиваю у раненых:

- За что воюем, ребята?

Али отвечает за всех:

- Чтобы нас уважали.

Вот вам  и военная доктрина и национальная идея - страна должна быть такой, чтобы её уважали. И немножко побаивались.

                                  

 Бойцы

Экипаж танка Т-72. Лица чумазые, комбинезоны замасленные. Экипаж интернациональный - татарин, русские, бурят... Танкисты - народ немногословный. Просят не называть их фамилий - вдруг кто из родных прочитает газету, будет волноваться. Мало кто из участников чеченской компании сообщает домой о том, что принимает участие в боевых действиях. Не хотят тревожить материнское сердце. Здесь, на войне, быстро мудреют и девятнадцатилетние мальчишки становятся старше своих родителей.

Боец Паша Кузнецов - разведчик. У меня романтические представления о разведке: видятся детины огромного роста, нечеловеческой силы, эдакие зубодробильцы, стреляющие без промаха из любого вида оружия. Павлов - совсем мальчик. У него нежное, почти детское лицо, роста в нем немногим более полутора метров, в плечах он, правда, коренаст, но не широк.

- Сколько вам лет? - ужаснулась я.

- Восемнадцать. Ой, - он поправился, - девятнадцать!

- Вы не глядите, что он маленький, - закричали его коллеги с бэтээра, среди которых все же были бойцы-богатыри, - Паша у нас - герой!

Расспросить маленького разведчика про подвиги мы не успели - их бэтээр пошел дальше, дорогами войны.

...Солдаты на войне - живой, действующий, самосохраняющийся коллектив. Выжить можно только вместе. Своим бэтээром, своей разведгруппой, своим взводом, ротой, полком... Вопрос о дедовщине здесь вызывает скептическую улыбку: когда впереди враг и смерть, не до счетов, кто прослужил больше, а кто меньше. После президентского указа, предписывающего убрать из Чечни всех молодых солдат, были случаи, когда бойцы плакали, умоляя их не отправлять в тыл. Заболевший сержант, с температурой сорок, наотрез отказывается покидать прифронтовой медсанбат, опасаясь, что его больше не вернут на передовую.  Солдат с флюсом, с перевязанной щекой, бесследно исчезает из санитарной палатки, когда ему говорят, что сейчас отправят на вертолете в Моздок - в «поле» нет условий для удаления такого сложного зуба... Наш солдат - золотой солдат. Он вынослив, неприхотлив, очень терпелив и самоотвержен. Раненый лейтенант Али рассказывал: «Идет бой. На позиции боец дает короткие, четкие очереди из пулемета. А в перерыве между очередями - ест хлеб. Стрельнет - и за краюху. Откусит - и за стрельбу. Вы можете это представить?!»

 Офицеры

Среди офицеров есть, как известно, есть всякие. Они и в царское время были, и в тот период, когда вышел на экраны знаменитый фильм «Офицеры». На Северном Кавказе меня не покидало чувство, что я снимаюсь именно в этом фильме.

Офицер Сергеев. Внешне прост, объясним. Первое впечатление оказывается обманчивым: Сергеев не то, чтобы хитер, но провести его - невозможно. Оценка ситуации - самая точная. Осторожен. Бесстрашен.  С уникальным чувством юмора, которое не покидает его в самых тяжелых ситуациях.

Офицер Юрьев. Гигант, здоровяк, кудрявый красавец. Людей покоряет его доброта. Входим вместе с ним в автобус с беженцами проверять документы. Женщины протягивают паспорта, молодые ребята, лет двадцати - линялые ксерокопированные справки. Юрьев удивляется:

- Ну, у вас как мужчина, так со справкой!

Чеченцы (и особенно чеченки) начинают кричать - это излюбленный способ решения проблем:

- Бланков не было... Паспортов не было... Власти не было...

- Тихо! Скоро всем вам выдадим российские паспорта. С цветными фотографиями.

Беженцы настораживаются:

- А что там будет написано?

- Как что? Гражданин России. А ребят - в Красную Армию возьмем служить. Ребята, вы как на это смотрите?

Молодые чеченцы от такой перспективы сначала молкнут, потом - начинают хихикать, наконец - хохочут вовсю:

- Да мы что... Мы - не против...

Думаю, что отправь чеченцев служить под командование Юрьева, толк был бы. В нем столько доброй силы, что ему покорится любой.

В офицерах, встреченных мной в Чечне, удивляет то, что они все - разные. Армия не превратила их в солдафонов, в частокол, где одно бревно не отличишь от другого. Вот офицер Петров. Блестяще образован. Хладнокровен. Никогда не повышает голоса. И всегда достигает результата. А вот офицер Александров. В плечах - косая сажень, на щеках - нежный румянец, очень доброжелательный, улыбчивый. Манеры - безупречные. Хоть сейчас одевай на него фрак - на светском рауте он будет своим. Бойцы его обожают - отец-командир. «Отцу» едва ли исполнилось тридцать. А за плечами - две войны. Здесь, в Чечне, как-то так получилось, что подобрались всё больше «свои»: офицеры, принимавшие участие в прошлой компании. Один из них говорил мне: «Нет, вы объясните, объясните мне, почему мы тогда, в 96-м ушли?! Зачем я просидел в Чечне 11 месяцев, каждый день рискуя собой? Помню, в Ханкале, они бегают вокруг со своими зелеными тряпками - победители - я думаю, сейчас меня узнают, голову оторвут и - всё. Мы ведь взяли их в кольцо, с такими жертвами взяли, столько ребят полегло! За что? А Иосиф Кобзон поет на стадионе в Грозном, под крики «алах акбар» «День Победы». Ну, это нормально? Я нигде не отступил, не поступился честью офицера, почему мы должны были уйти?! Ведь в Грозном в ту войну боевики из русских детишек кровь для своих раненых качали. Понимаете? Кровь детишек безвинных! Разве это не фашизм?! А нас поливали грязью по ТВ - мы оккупанты. Сколько офицеров тогда уволилось, не вынеся унижений! И перед мертвыми - стыдно...»

В расположении 19 МСД, базирующейся во Владикавказе, есть памятник погибшим в первой чеченской войне. Город «не нашел» места для монумента. Фамилий много. И страшно думать, что среди мертвых есть такие же Кузнецовы, Сергеевы, Юрьевы, Петровы, Александровы...

 Женщины

Вот уж кому на войне не место, так это - женщинам. Мужская работа - воевать. Женская - ждать. Но жизнь всегда шире наших представлений о ней.

Оксана - телефонистка, в армии служит десять лет. Муж у нее прапорщик, двое детей - 14 и 16 лет. В армию она пошла из-за денег - работы не было, а ребят надо как-то поднимать. Нынешняя война для нее вторая, так что она уже пообвыкла, к опасности относится философски: «От судьбы не уйдешь». Генералов, высших чинов, научилось различать по голосам и теперь робеет меньше, работа у нее «пошла». А поначалу, с перепугу, соединяла их кое-как. Генералы терпели - не будешь ведь с женщиной спорить или указывать ей на «недостатки». Эфир в ее дежурства совершенно очистился от крепких выражений, причем без всяких усилий с ее стороны. Оксане это нравится: «Мы, женщины, не даем мужчинам опуститься, не даем им забыть, для кого и за кого они воют».

Повариху Надю, которая теперь делит с Оксаной палаточный кров, я не увидела. Надя в «поле» первый день и для нее война оказалась настолько большим потрясением, что она не то, что с журналистом, а и с министром обороны не стала бы разговаривать.  Но такое болезненное восприятие, как сказали мне медики, - редкость. Целая женская колония из отдельной медицинской 135-й роты расположилась в «поле»:  Нина, Люба, Люся, Зоя, Таня, Юля, Вика... Медсестры, врачи. Все симпатичные, обаятельные. При косметике и в неуставной одежде, словом, настоящие женщины. Странно слышать на войне смех. Но в минуты затишья и если нет раненых - почему бы и не посмеяться?! Тем более, что работа у них - не приведи Господь. «Привезут офицера или солдата с тяжелым ранением, и тогда отключаешь в себе жалость, душишь ее. Думаешь только об одном: сделать хорошо свое дело, помочь ему. Нужно быть хладнокровным, сильным. С железными нервами.»

- Страшно?

- Марину, нашу подругу, накрыло в палатке снарядом. Остался «фрагмент».  Такое горе! Страшно, конечно. А что делать?! Есть работа, есть раненые, мы им обязаны помочь.

- В полевых условиях женщинам тяжело...

- Ой, у нас такой комбат! Мы приехали в «поле», он для нас праздничный обед устроил. В палатках - «буржуйки». Баню  организовал. Быт налажен - жить можно.

Пока женщины завтракают, я разговариваю с одним из военных:

- Девчата так хвалят своего комбата, говорят, командир замечательный!

Военный удивляется:

- А-я-яй! Неужели хвалят?

- Да, и очень.

Военный даже покраснел сквозь кавказскую смуглость:

- Вообще-то я и есть комбат...

...У комбата Магомедова я спросила: что на войне самое тяжелое? Окопная, неустроенная жизнь? Преодоление страха? Тоска по дому, мирной жизни? Тревога за близких, которые тревожатся за тебя?

Магомедов, после некоторого раздумья, ответил:

- Самое тяжелое на войне - оставаться человеком...

Добавим: и в мирной жизни - тоже.

1999                                                                     

Автор благодарит за помощь в организации материала командование ОГФС «Запад» и сотрудников военной контрразведки.

Автор: Лидия Сычева

Книга "Последний Блокпост" здесь

Книга "Мы всё ещё русские"  здесь   и   здесь

 

Все публикации