Чего мы только на себя не говорим, кого мы только не слушаем, чем мы только не травимся, однако ж Россия стоит покамест! 

Ольга столкнулась с Машуней в дверях:

– Ой, а я убегаю! Олечка, ты – чудо, прелесть! Шарфик какой пёстренький! А сумочка! 

Озеро, которым многие восхищались, я долго не могла полюбить. В ясные дни оно было совершенно плоским, как на картинах художников-примитивистов, плоским, искряще-блестящим, теплым и спокойным.

Август уходил. Лето уходило! К вечеру, когда длинная коса дыма тянулась по над меловыми горами туманом - жгли солому - это чувствовалось особенно остро.

«Со-а-ло-вей мой, со-а-ло-вей, голосистый соловей», - пела со сцены артистка. Зальчик был маленький - мест на сто-стопятьдесят, сцена невысокая, и певица обходилась без микрофона.

У Николая Мироненко запила жена. Она и раньше на спиртное была слабая, а тут, как пошли свобода, брожения, и подавно.

- Ты знаешь, я так люблю Москву, - говорила мне Седа, готовясь ко сну и сбрасывая с себя надоевшую за день одежду.