Кто не знает в Кипрянах, в районе, а может даже и в области Аграфену Тихоновну, Графку? Графка - большой талант, пассионарий и звезда местного телевидения.

А всё началось на хуторе Попасном в многодетной крестьянской семье. Хозяйство, огород, куры, овцы, колхоз, детей семь душ, Графка - третья по счету. Конечно, если б она была старшей, в жизнь бы ей не выбиться в люди, сидела б по сию пору на доярне, ну, самое большее в учетчицы вышла. Потому как старшее дитё - нянька. А тут саму Графку нянчили и вынянчили - деваха пышная, грудастая, высокая, фигуристая, глаза большие, круглые, и лицо - круглое, румяное - кровь с молоком, но властное, деловое. А главное - волосы! Водопад. Ниагара. Черная река сверху до низу. Волосы как пруты, черные, блестящие, кого хочешь привяжут. Какой мужик, увидев Графку уже в зрелом возрасте с хвостом волос (она ими так и мотала - туда-сюда, туда-сюда), не крякал: «Вот это баба!» И, как поется в одной современной песне, добавлял: «Мне б такую...»

Да, но и не в волосах дело-то. (Хотя народные целители говорят, что волосами человек прикреплен к космосу. Отсюда мораль: бойся лысых!) Графкина карьера пошла из-за голоса. Голосяка у неё еще со школы такой прорезался, что если она заводила «Взвейтесь кострами», в рамах стёкла подрагивали. Ну дал Бог человеку, так уж от души дал. Не скупясь.

И вот я помню Графку на излете эпохи развитого социализма в районном Доме культуры «Кипряны». Уже она закончила культпросвет, выскочила замуж за Генку-работягу, огромного, страшного, неимоверной физической силы мужика по кличке «Владимирский тяжеловоз» - а более образованные люди за глаза его звали «Собакевичем»; уже родила дочку Машеньку и работала в школе учительницей музыки. А тогда было принято, чтобы педагоги несли культуру в массы. Всё-таки чистая работа, время есть книжки читать и размышлять. И вот в Кипрянах, например, учителя бились за первенство в самодеятельности.

Как сейчас вижу Графку - звезду подмостков. Платье на ней зелёное, концертное, до пят, волосы блестят, глаза горят, дорогой аккордеон на пышной груди (она и играла-то о-го-го!), басы тяжелые, как поступь дивизий СС, хор - учительницы, укрепленные родительницами - белый верх, черный низ; в желтом кружке света с Машенькой на руках высится воин-освободитель (но не Генка; он подходил по статям, но был очень страшён, привлекали рабочего Миронова с кожевенного завода). Графка сверлит зал черными, угольными глазами; и речитативом, пронзительно, густо, так, что мороз дерет по коже, говорит: «Люди мира, на минуту встаньте!» Потрясенный зал поднимается единым махом. Вступает хор, отрепетированный и сильно натасканный Графкой: «Слушайте! Слушайте! Гудит со всех сторон...», - и в этот момент за сценой ударяют в колокола - Бухенвальдский набат. Заканчивалось выступление песней про Ленина: «…И юный Октябрь впереди». В общем, Графкина школа без грамоты со смотра никогда не уходила. Знамя переходящее держали много лет. Слава! Снимки, статьи в районной прессе, любовь народа.

Но тут грянула перестройка. Надо сказать, к этому времени Аграфена Тихоновна уже успела заочно окончить пединститут и вовсю преподавала историю. Зачем ей эта история - народ недоумевал, а хорошо знавшие Графку люди, члены родительского комитета, например, те вообще стучали по столу костяшками пальцев - мол, она же дуб дубом. Вот глотку драть - это Графкино дело, а пускаться в абстракции, в глубь веков... Графка, конечно, не глупая, наоборот, по-житейски весьма сметливая, но в школе у нас, как известно, не житейскому учат.

Ну вот, свалилась на наши головы перестройка, новое время - новые песни, смотры самодеятельности были забыты, учителя тоже - по полгода зарплату не платили; центральная пресса сначала робко, а потом уверенно стала говорить, что в концлагерях погибали одни евреи, а русские, так лучше б их вообще Гитлер завоевал - и богаче жили, вон, как в Европе, и культ личности намного бы раньше пал. Такие пошли веяния, пропаганда и толкование событий. Учителя истории выли, преподавали по газетным вырезкам - старые учебники хоть выкинь, всё по новым воззрениям выходило брехней; Графке же было не до этого - надо было жить, учить Машеньку - тоже в культпросвете - голосишко хоть и не мамин, но зато очень музыкальная, слух абсолютный. И вообще, желательно было вписаться в рыночную экономику. Генка стараниями жены был пристроен к делу - заняли долларов, открыли магазин «Любимый», глава семьи мотался на машине в область, возил товар, за прилавок посадили бывшую школьницу, смазливую Свету; деньги нужны были каждый день и много, и тогда Аграфена открыла свой бизнес - свадьбы. Всё гениальное - рядом; а что, учреждение в выходные простаивает, если в пятницу сделать «День здоровья», то родня заезжает в школьную столовую стряпать, суббота-воскресенье - идет гульба, музсопровождение - Аграфена, тамада - Сашка-физкультурник. Дело пошло: свадьба-то выходила дешевле раза в три, чем в кафе или в столовой, а насколько веселей! Графка под каждую пару составляла индивидуальную программу, опыт у неё какой; и жарила - народ, что называется, тащился. Пела «Обручальное кольцо, не простое украшенье», «Мы желаем счастья вам», «Напилася я пьяна...», а заканчивала вообще на хорошем поддатии матерными частушками, и репертуар постоянно пополнялся. В школу потекли внебюджетные средства, и «учреждение образования вернуло себе статус социокультурного центра» - во как кипрянские журналисты могут завернуть, высказаться! Да, в жизни появился просвет, а директор Графке - деловой женщине-предпринимателю в рот смотрел.

Всё хорошо, если б не Машенька. Аграфена, добравшись до области и предварительно переговорив с преподавателями, врывалась в общежитие с воплями: «Проститутка!», «Шалава!» и т.п. Потому как Машенька, несмотря на патриотически-публичное детство, что-то пошла вкось, жила в свое удовольствие, пила, курила и вообще бралась верховодить в порочной среде. Промучившись так с ней два года, Графка выдернула Машеньку с учебы, перевела на заочное (полкабана отвезла), вернула домой и устроила в школу преподавать домоводство. Тишь, благодать, полная семья.

Но тут-то и начинается самое интересное. Дети, они ж нынче не пристроенные, никаких ни пионеров, ничего; они со скуки бегают и за учителями шпионят. У меня вон Толик, это ж шило! Где он только не бывает за день и что он только не видит! Над учениками никакого контроля и над учителями - полная свобода нравов. Только корми их. Герасименковой, классному руководителю, родители на «огонек» приготовили - Верка говорила - котлеты, салат «Оливье» и банку компота трехлитровую принесли. А селёдку под шубой - Селина делала. Крабовый салат - Охрименко. Чак-чак - татарскую лапшу, сладкую - Пыхтина. А сама Верка принесла килограмм корейской моркови. Дети в 5-м классе, не «огонёк», а свадьба! Неужели они всё поедают?!

Э-э-эх... Дети наши, дети! Родишь ребеночка, сразу и не поймешь: зачем?! Это уж потом, потом оно доходит, как надо было жить, себя блюсти да дите воспитывать. А попервах только шум в голове. И родительские наставления – пустой звук. Я вон на Толика гляжу и думаю: растет дичком, без отца. Каково оно мальчишке?! Балованный, разболтанный, уж я и так к нему, и сяк, когда и рявкну вгорячах, а после отойду, остыну, себе не рада – парень-то не виноват! Оно еще бестолковое, а ты родитель, с тебя и спрос...

Да, так про Графку-то нашу. Она ж у Толика классный руководитель. И чего её повело, не знаю, в общем, спуталась она с экономистом Аликиным. Дело не в том, что спуталась, это от неё как раз можно было ожидать, а в том, что именно с Аликиным-то! Козлоподобного вида безвольный интеллигентишко, ножки как у кузнечика, бороденка под Ленина, очечки, в общем, крайне тихий, неприметный мужичонка. Ну, женат, само собой, сейчас же время такое - весь мужик подобран, подметен по сусекам и взят как последний колобок - «я его слепила из того, что было...». Аликина-то можно понять, почему его на жар Аграфкиного чувства потянуло - баба видная, но она-то, она! Нагло ходят по всем Кипрянам чуть ли не под ручку, беседуют, глазками играют. А Толик мне говорит:

- Мам, Машенька нашей Аграфены Тихоновны с химиком шашни разводит!

- Ой, тебе лишь бы языком чесать, - спасаю я учительский авторитет.

- Спроси у Вовки, если не веришь. Она к нему в лаборантскую приходит, они запираются, и там - тихо-тихо...

- Замолчи!

- Вообще ничего рассказывать не буду! Сама спросила: что в школе нового...

Это точно, лучше не спрашивать! Химик-то, между прочим, тоже женатый, двое детей тут же, в школе, учатся. А Генка Графкин, говорят, со своей продавщицей, Светой, живет! Прямо сериал, «Санта-Барбара».

И вот Графка вызвала нас на родительское собрание и пошла, поехала. Ну, что историк она хреновый - в датах путается, в битвах разных, это да. Но что она может, так это речь плести. Если начнет говорить - не остановишь. Слова вставить невозможно. Речь льется как песня - не задушишь, не убьешь. Разобрала всех детей по списку и в каждом нашла изъян, червоточинку. Полтора часа читала: какой класс плохой, разболтанный, бестолковый, хулиганский. А я на неё глядела и думала: че ж ты с собой сделала?! А она вышла к собранию остриженная под каре, волосы осветленные, желтые. Страшна стала, как кикимора. Небось, чтоб Аликину понравиться. Ишь как за модой стала ударять!

Графка читала-читала и говорит:

- Ну, вы всё поняли? Запомните: яблочко от яблоньки недалеко катится!

Мы от такой наглости даже обалдели. Сидим: луп-луп глазами. Так и разошлись потом - виноватые. Даже ничего не обсуждали. Молча деньги выложили - в фонд школы и на юбилей первой учительницы. И - пошли. Вот вам и Бухенвальдский набат!..

Другие рассказы, эссе, публицистику Лидии Сычёвой читайте здесь

Книги здесь или здесь