У Николая Мироненко запила жена. Она и раньше на спиртное была слабая, а тут, как пошли свобода, брожения, и подавно. Маляр она хороший, квалифицированный, и, если водкой платить, дешевый. У нас и платят. Правда, самогонкой. И цена получается совсем бросовая. А попробуй, краской подыши! Вредное производство.

А водку берут только приезжие. Потому что местные знают: все бутылки по ларькам и киоскам, несмотря на солидные этикетки, выходят из базов колхоза «Большевик». Армянин Гарик Ананян и К^о взял базы в аренду, и страшные дела творятся в стойлах: спирт неизвестного происхождения смешивается пополам с водой, разливается в грязные бутылки, этикетки сажают на мыло и - в торговлю! Мафия.

Анна Петровна, завуч по внеклассной работе средней школы № 2, варила дома самогонку и размышляла как на темы Мироненко, так и на темы Ананяна. У завуча интерес к самогоноварению не торгово-промышленный, а обычный, житейский. 1 кг сахара = 1 литру первача. На праздник, или расплатиться по какой хозяйственной нужде, домашнее, в общем, дело. Во-первых, для здоровья безопасней, а во-вторых, с какой стати Анна Петровна будет содействовать обогащению наглого Ананяна? Мы - сами с усами. Завуч, по образованию биолог, гарантировала чистоту технологии, и, в частных беседах, могла давать полезные советы начинающим коллегам.

Да, а жена Мироненки стала брать наряды - и левые, и правые, и её дома не видали с мая месяца. Надо было лишать её родительских прав. Поход в семью назначен на завтра, на воскресенье, и у Анны Петровны заранее, от предстоящей неприятной миссии свербело под ложечкой. Чтобы отогнать тоскливый настрой, завуч налила в мерную кружку немножко больше жидкости, чем требовалось для дегустации, и по-мужски, залпом её осушила. Вроде помогло...

Наутро Анна Петровна зашла за подкреплением - библиотекаршей Надькой Возовой, и они двинулись к Мироненкам. День был для сентября теплым, почти летним, солнце, казалось, светило отовсюду: и с неба, и с подбитых золотом кленовых и березовых листов, и с земли, этими же листьями убранной, и из щелястых заборов. Одноэтажные частные дома по улице Ильича, ворота и палисадники, ставни и карнизы, всё, умытое утренней студеной росой, приобрело свежий, чистый вид, как после основательной стирки с проточным полосканием. Последние цветы за дворами, закаленные холодными утренниками, горели особенно ярко, прощаясь, и неохота было в такой день погружаться в чужую алкоголическую беду. Анна Петровна принужденно вздыхала, Надька, напротив, тараторила без роздыху, и речи её, сопровождаемые уличным эхом, напоминали мотоциклетную заводку.

- Мой Васька-то нынче в Липецк поехал, с кинобудкой, так волнуюсь за него, так волнуюсь, обещал рубероиду посмотреть на дачу, да и шифер там, говорят, есть дешевый...

Анна Петровна поддакивала, но без энтузиазма; Васька Возовой, «единица районного масштаба», заведовал кинопрокатом, и вместо фильмов зачастую возил из Липецка сигареты, жвачки, воду в бутылках и прочую товарную мелочь в киоски, а Надька бегала по школе и чуть ли не силой сгоняла детей в клуб на старые боевики. Дети сопротивлялись диктату, как могли: резали кресла в зале, заплевывали культурное пространство семечковой лузгой, а на сеансах дурели и орали...

Наконец женщины подошли к дому Мироненки. Расположенный почти в самом исходе улице - дальше открывался выгон с пасущимися на нем козами - дом внешне не нес никаких отличительных признаков большой беды. Средний дом, а по размерам, можно сказать, что и справный. Щеколда на калитке ходила легко, мягко. Официальные лица без промедления ступили во двор.

Внутренне пространство было огорожено низеньким заборчиком из горбыля, впрочем, весьма аккуратным. Ближе к воротам стояло большое самодельное жестяное корыто с грязной водой, рядом сиротела кучка мелкой, в горошину, мытой картошки. У колонки росла старая яблоня, развесистая; зимние яблочки еще кое-где висели на её оголившихся ветвях. Из старой, посеревшей от времени, собачьей будки высунулась серая, такая же старая голова и несколько раз слабо, незлобно тявкнула. В сенцах почудилась возня, по окнам заплясали занавески, дверь отворилась, и на порог высунулась младшая Мироненкова девочка, семиклассница Катя:

- Здрасте...

- Здравствуй. Папа дома? - стараясь придать своему голосу доброту, спросила Анна Петровна.

- Не, только бабушка.

Бабушка вслед за внучкой возникла на крыльце, и, как былинный Илья Муромец на известной картине поставила руку козырьком, дальнозорко вглядываясь в посетительниц. Это была сухая, костистая старуха в темной кацавейке, длинной юбке - не то черной, не то грязной, и в синем газовом платке в повязочку. Казалось, что лицо её вырублено из древесины, оно было ровножелтым, и морщины на нем напоминали древесные разводы, годовые кольцама. Анна Петровна, резко перейдя на официальный тон, объяснила цель депутации.

Старуха, против ожиданий, обрадовалась:

- Ага, проходить, проходить, обследуйтя. С Николаевой жинки дела не будить, це я вам точно кажу.

В комнатах оказался относительный порядок, и бедность была прикрыта благородными заплатами: старенький черно-белый «Рекорд» украшала вязаная крючком салфетка, домотканые половики, чистые, незатоптанные, устилали облупленный до старых слоев краски пол, на колченогом столике в главной комнате лежало несколько затрепанных книг. Надька Вязова из профессионального любопытства взяла верхнюю - это была «Судьба» из районной библиотеки.

- Николай берёть читать, он у нас охотник, - пояснила старуха, рассаживая незваных гостей в ветхие креслица. - Вы сидить, он скоро явиться. Поехав на базарь картошку продавать. Вчёра вон весь день с Катею в корыте мыли.

Пока дожидались хозяина, старуха, оказавшаяся весьма словоохотливой, поведала о семейной расстановке сил. Выходило, что по дому всю работу делает она, - «а мине 91-й годик идеть», - Надька-библиотекарша только таращила глаза на этот феномен; что Николай «бьется как щука об лед, чтобы поднять детей», - хорошо, что старшая уже замужем, а другая учится в технологическом институте и «гарно», вот Николай и поехал, чтобы продать картошку и помочь студентке деньгами. А парень - «ну вы ёго знаете» - пошел в ПТУ, умный парень, но без присмотра. Анна Петровна и Надька согласно качали головами - парня помнили, в прошлом году выпустили, редкое хулиганьё, то двери у противоположных кабинетов свяжет, то взрывпакеты изготавливает и на уроках ОБЖ взрывает, но не дурак, это точно... Ну и Катя, маленькая. «А всё через водку, - причитала расчувствовавшаяся от рассказа старушка, - сгубила жинку водка! А какая жинка была! И рабочая, и толковая, и в лице белая...»

За окном раздалось негромкое урчание - на стареньком «Запорожце» прибыл с базара хозяин.

Анна Петровна на Мироненку глядела с любопытством: оказался он мужиком опрятным, довольно симпатичной наружности, миловидным и в манерах обходительным. Был одет в кремовую рубашку и хорошие брюки под пояс. В проблему сразу вошел, положенные акты подмахнул. А на робкий Надькин вопрос: «Может, примиритесь еще?», даже руками замахал:

- Да вы что! Она уже и облик человеческий потеряла. Это, спасибо, из дома ушла, таскать вещи не стала. А то я ночи напролет не сплю, дежурю. Это ж больной человек, - со знанием дела утверждал Мироненко. - А днем за баранкой одна мысль: как не задремать. Так она и днем оргии устраивала. Напьется, буйная, за Катькой гоняется. На мать замахивалась. Катя, вон, заикаться стала...

Ситуация, в общем, окончательно прояснилась. Выполнив свою миссию, подруги покинули усадьбу. Дело, против ожиданий, оказалось не таким уж тяжким, и Анна Петровна пришла в лирическое, можно сказать, возвышенное настроение. И этой грустной возвышенности способствовал нынешний погожий день: обманно-теплый, ясный, он обещал хорошую погоду и на завтра, и на послезавтра; хотя умом понималось, что скоро затянут дожди, зайдут холода, грязь... Все же Анне Петровне хотелось обманываться. И она вспомнила, как смотрел на неё Мироненок. Она уже отвыкла и забыла такие взгляды. Да и кому смотреть-то?! Школа, коллектив женский. А дома - лучше про это и не думать. А была ведь Анна Петровна хороша собой - черты лица правильные, точеные, волосы черные, завиваются в колечки - она носила высокую взбитую прическу; фигурка - и сейчас уже, чуть располневшая, соразмерная, ладная. И Мироненко красоту её, не раздевая, не разрушая, оценил. Надежный мужик. И от одних взглядов, от того, что есть еще на свете настоящее, Анна Петровна в радостное, возбужденное состояние пришла. И одновременно было грустно чего-то. Шли на каблуках, неспешно, разговаривали. Надька тоже Мироненко оценила, трещала:

- Глянь, какие мужики на свете есть! Не пьющий, не курящий. Дети умные, значит, и сам не дурак, наследственность хорошая. Работящий - с картошкой ковыряется, а её посади, прополи, жука вымори, выкопай. В рыночные отношения вписан - на базаре торгует...

- В библиотеку ходит, - напомнила Анна Петровна про «Судьбу».

- Ага, - поддержала Надька, - к культуре прибит. Опять же, одет пристойно, чисто, не стыдно с ним по улице пройти. А у меня вон Васька крышку с кастрюли не поднимет, все на блюдечке подноси, обслуживай!

- Да что твой Васька! - тут Анну Петровну прорвало. - Васька - Ален Делон, благодать божья, подарок судьбы! Вот где мой сейчас? С кем? Вчера самогон гнала, умоляла: не бери, не пей, надо яму под погреб копать, расплатиться. Сейчас уже небось все нашел и выжрал. Свинья! - с обидой и ненавистью припечатала она пьяницу-мужа. - Представляешь, на день рождения подарил мне книгу «Поцелуй сатаны». Еще и глумится, скотина! - тут Анна Петровна поняла, что дала лишку в своих откровениях и досадливо добавила:

- Может, мне его выгнать и взять Мироненку?

 - А не выгнать ли мне своего Ваську? - подхватила Надька. - Да, на жизнь поглядишь-поглядишь, и задумаешься...

...Под Новый год, прямо под 31-е декабря, школа хоронила плотника. Ставил елки по классам, потом с кочегаром выпил, собрался домой. Замерз у черного входа. Плотник всегда был ровновыпивши, а тут, или перебрал, или сердце не выдержало. Нормальный был, в общем, мужик, душевный. Только при детях приходилось его сдерживать - очень матерился. А так - работяга, дока.

Анна Петровна стояла на кладбище рядом с Надькой-библиотекаршей, вспоминала умершего плотника хорошим. Оттого, что это были уже третьи похороны в этом месяце - еще умерла женщина через двор, а после - дальняя родственница, чувства у Анны Петровны притупились. Кроме того, уже шли каникулы, состояние у всех было предпраздничное, и то, что скоро Новый год, придавало похоронам некоторую ненатуральность. Кажется, только жена плотника и его взрослые дети чувствовали настоящую потерю - горько плакали они у гроба. Анна Петровна с Надькой стояли на отшибе, мерзли; ветерок веял пронизывающий, острый. И, честно говоря, хотелось, чтобы процедура закончилась побыстрее... Тут подошла Верка-дворничиха, баба простая, и сразу поделилась наболевшим - последней уличной новостью:

- Гляньтя, а Мироненко Николай пришел с новой бабой!

- Где, где? - заинтересовалась Надька.

И впрямь, в похоронной толпе стоял Мироненко - без шапки, аккуратно подстриженный, в черной кожаной куртке с зимним пристегнутым воротником - под каракуль. Рядом прислонялась приземистая женщина в пуховом платке.

- А че, - продолжала Верка простецки, - она баба хозяйственная, с мотором. Видит, мужик свободный, и - набирай скоростя. Сошлись и глядитя, поживуть, - Верка для кладбища говорила слишком громко, на неё стали оглядываться, и она перешла на шепелявый, свистящий шепот:

- У нас теперь улица прямо показательная, а то Мироненкова алкашка никому покоя не давала...

Застучали комья мерзлой земли - плотника стали закапывать. Анна Петровна огляделась - кругом были нестройные, местами покосившиеся кресты; снег давно не обновлялся, почернел, черными же были и кладбищенские деревья; в темных одеждах копошилась жидкая толпа... Анна Петровна сжала губы, чтобы не заплакать Жить хотелось, но жизнь давно, давно не радовала. И для счастья ничего делать не хотелось. Женщина в пуховом платке рядом с Мироненко походила на голубиху - такими плавными были ее движения.

Плотника зарыли. Народ медленно, меся снег, повалил с кладбища.

Другие рассказы, эссе, публицистику Лидии Сычёвой читайте здесь

Книги здесь или здесь