Кто куда едет, кто куда. Базар-вокзал, караван-сарай. И грустно, и деться некуда. Ночь наползла, душная, в окнах - отсвет перронных фонарей. Сидишь в зале ожидания и думаешь: куда тебя черт несет?! Насколько дома лучше и проще. Красные, воспаленные глаза табло - время сыпется секундами. Тревожно от вокзального радио: “С четвертого пути отправляется поезд (неразборчиво), нумерация вагонов (неразборчиво)”. Все самое главное - скороговоркой, мимоходом. Пассажиры вздрагивают, беспомощно крутят головами.

Ночь, полы кафельные, распались на квадратики. Прошла мимо тетка, под мышкой колечко краковской колбасы. Свежая, пахнет. Бомж на тетку зыркнул - но не дала, конечно. Нынче столько бомжей - всех не прокормишь.

А мужики, деревенские, спорят за спиной про политику. Перебирают известные имена. Самый старший - по голосу - вздыхает:

- Пропала Рассея! А называться она будет теперь по-другому.

- Как?

- Еврейская автономия. Евреи Палестине землю освобождают, им нужно теперь новую захватывать. Потому как жить - где? Возьмут Рассею. А в Израиле у них будет центральная усадьба...

- Ох-ох, - заохали женские голоса, заквохтали. И снова радио устало и механически: “На первый путь прибывает... Стоянка сокращена...” Когда уж это кончится! Наряд милиции едва показался в дверях - мордатые малые с дубинками - бомжа как ветром сдуло. Ничего, лето, не замерзнет.

Наряд проверяет документы у лиц кавказской национальности. Тетки, в основном, с узлами. Перевезут узлы, потом детей, а мужья уж тут давно. Местные, считай.

Ночная жизнь - сдвинутая, нет ясности в голове. Туман, туман. А мужики, темнота, ждут последнюю электричку на Елань-Колено. Самый начитанный азартным голосом рассказывает ужасы про гуманитарную помощь: вроде Америка прислала сою на детские дома, а та соя вся мутантка, химическая; американцы на наших ребятишках эксперименты ставят и требуют отчет каждый месяц - сколько дети съели, что с ними делается...

- Хорошо, что у нас воруют много, - замечает старший голос, тот, что рассказывал про “еврейскую автономию”.

Мужики ржут - громко, гулко. В хорошем настроении домой приедут, а дома - дела, заботы, всё то же. А тут, куда не приедь - маета. Ночью проснешься - будто на вокзале, будто транзитный пассажир. Всю жизнь едешь, едешь куда-то... Куда?

Желтый свет льет сверху, яркий, а на душе - тускло. Радио зашипело, закашляло. Сейчас скажут невнятицу, как надоели!

И вдруг - музыка! “Прощание славянки”. И столько увиделось - сразу, ясно - дрожь по спине. Тетки с Кавказа стихли, сжались. Такая красота, ликующая сила в мелодии, такое страдание, прощание, грусть - ну, не передать!... Я оглядела зал - и он вдруг показался мне пустым, совершенно покинутым. Только марш лился и лился, серебряная река славянский слез, юности, несбывшихся надежд, встреч и проводов...

Марш захлебнулся - радио выключили. Поезд на Москву ушел. Бывают дни, когда позавидуешь бомжу - уж лучше ничего не знать, не понимать, опуститься до животного состояния, мечтать о куске колбасы, вшей гонять, чем слышать эту музыку, помнить её!

Другие рассказы, эссе, публицистику читайте здесь

Книги здесь или здесь