Одна наша женщина долго не могла найти счастья в личной жизни. А женщина, между прочим, была из себя видная, славянской внешности, белокурая, со всеми прелестями в наличии. А одевалась – вообще закачаешься! Дама из высшего света. Хотя происходила она из деревенских. И потому характер у неё был – золотой! Опять же, работящая, скромная. В общем, всё при ней. Да, ещё забыла сказать – без вредных привычек – не курит, не пьет (вино на день рождения или шампанское на Новый год считать не будем). Я почему говорю «без вредных привычек», раньше это требование к мужчинам в брачных объявлениях выставлялось, а теперь и женщины, которые «для серьезных отношений», про себя обязательно указывают – «б/п». Мол, мы – путёвые. Потому как нынче есть дамы, которые смолят американский самосад и пьют для тонуса китайскую чачу, и природный мужик в таком милом обществе вянет и желтеет, как огурец под радиацией и, конечно, не каждый на такой «экстрим» рискнет. Вот...

А наша Николавна всю жизнь проработала учительницей; и в начале трудового пути, она, как и все дети сталинского времени, была «идейной», корпела в университете, получала повышенную стипендию, потом поехала по комсомольской путевке в глухомань, где Макар телят не пас, но и тут некоторое время её жизни прошло в заботах о повышении успеваемости вверенных ей ребятишек. Выходить же замуж было абсолютно не за кого – спившаяся пустыня, однако ж природа требовала свое, и она по-роковому влюбилась в женатого агронома из соседнего колхоза и ухитрилась так тихо от него родить, что вся округа была в недоумении: кто отец? Николавна же стойко молчала, а агроном вполне мог работать разведчиком во вражеском государстве; в общем, народ пошумел, поколобродил, да и затих.

А Николавна всё равно внешности оставалась выдающейся и на августовской конференции в районе сидела во втором ряду и сияла голубыми очами, которые от перенесённых страданий стали ещё глубже и выразительней. А в президиуме на почетном месте находился инструктор ЦК комсомола из Москвы, которого командировали на два дня в глубинку для поднятия местного энтузиазма и окунания в жизнь. Сахарной внешности он был – номенклатура же столичная! И углядел он Николавну, и так за два дня её обработал, что она прям голову потеряла. Ну, он её увез в Москву и зарегистрировал законный брак.

Казалось бы, живи и радуйся – всё хорошо! Квартира просторная, работа по специальности, мальчонка у Николавны подрастает, с мужем особой любви нету (уж больно он сахарный!), но отношения культурные, потому что по первому образованию он психолог, и так всё скажет, обовьет тебя, окрутит – только руками разведешь. Но один раз Николавна приходит домой в 11 часов (уроки в школе отменили, потому как детей на диспансеризацию повели) и застает супруга в своей постели в обнимку с неизвестным молодым человеком.

– Я, – вспоминала Николавна, – просто дар речи потеряла. Говорить вообще не могла дня три – хочу ему что-то сказать, и тошнота к горлу подкатывается. Это сейчас нас никакими извращениями не проймешь, а тогда... И потом, у меня же сын подрастает. И что я думать должна?!

В общем, развелась с номенклатурой. Правда, осталась в Москве, и квартиру бывший муж ей выхлопотал. Зачем ему лишний шум? Он – благородный человек голубой крови, живет тихо, никого не трогает... А Николавна на долгие годы осталась одна и законсервировала свои чувства.

И вот судьба: на Красной площади, когда водила детей на экскурсию, познакомилась она с Жаном. Вернее, он к ней подкатился, пока экскурсовод ребятишек забавлял. Коротенький такой иностранец, смешной, смешливый, весь сияет и лучится, и на смеси английского, русского и французского трещит: «Мир, дружба, Россия, женщина, Москва, здравствуй!». Дело было в перестройку, когда держава наша распахнулась всем ветрам, ну и Николавна соответственно новой идеологии проявляла повышенную доброжелательность ко всему иноземному, так что Жан ловко выцыганил у неё телефон (а что, жалко что ли?), потом позвонил, потом в гости напросился, и пошло, и завертелось...

Сын у Николавны взрослый, студент. Высокий, ладный. Грудь как щит, талия узкая, в рюмочку. Порода! Этакий лось вымахал: и голова гордо посажена, и взгляд дерзкий. Но отца нет, и разумом – ребёнок. А всё ж Николавне не с кем советоваться, она его и спрашивает:

– Артем, вот Жан приглашает меня во Францию...

– Ну и поезжай.

– Ты не против?

Артем только бровь изогнул в изумлении:

– Мам, ну каменный век просто! Мы же свободные, цивилизованные люди.

В общем, вступила Николавна во французский гражданский брак. Конечно, мужчина Жан не ах – ручки паучьи, росточком ниже её, сложения обычного, да еще и лысый полностью. Но, если вдуматься, в этом даже шарм можно какой-то обнаружить. Жадный, правда, – Николавне дарил, в основном, пользованные вещи. Например, полотенце банное, роскошное, он сам им раза два всего и вытерся, но всё-таки – не новое же! Ну и ширпотреб всякий покупал. Хотя не бедный человек – французский средний класс. Зато Николавна побывала с ним в Париже, в Ницце, в Марселе – всю Францию с ним объехала. А он – Петербург, Ярославль, Суздаль посетил, ну и в Москву к Николавне наезжал – три раза в год. Летом, на Рождество и на Пасху. Любви не было, но все же честность была, и общность, и забота. А в законный брак Жан не мог вступить – с прежней супругой не развёлся. У них это сложно, чревато потерями материальными. Ну, так и жили. И тут как-то летом Жан заюлил:

– Не могу приехать, с визой проблема...

– Не могу вылететь, билетов нет...

– Уже к тебе собрался, на работе не дают отпуска...

А Николавна тут кое-как финансово подправилась – наловчилась за доллары репетиторством у «новых русских» заниматься, и купила себе телефон с определителем номера. Глядь, а все беседы Жан с ней ведет из Москвы! Он ей говорит:

– Всё, всё, а то у меня время истекает, франки, франки...

Она ему:

– Пока, целую.

И следом московский номер набирает, который определитель показал. Трубку взяла женщина: «Вас слушают». Николавна ей: «Позовите такого-то к аппарату». Жан говорит: «Алё». А Николавна:

– Здравствуй, дорогой! Какая погода в Париже? Как там наш консул поживает?

У Жана, как говорят в таких случаях, и усы облетели, и челюсть отвисла. Сразу перешел на ломанный русский, а ведь до этого, зараза, почти чисто шпарил, Николавна его натаскала:

– Как ты мой нашел?

– Это, – отвечает она ему, – не твоего ума дело. Ты что ж милый, макароны мне на уши лепишь?

Тут Жан завздыхал, завздыхал, чуть ли не слезу пустил и говорит ей, почти ластясь:

– Николавна, я тебя очень уважаю, но я остаюсь с этой женщиной. Мне тут больше нравится.

Николавна собрала всю силу воли и сказала ему всё, что подумывала о нём и раньше, но до этих пор сомневалась и потому молчала. Но говорила, в основном, в мировой эфир, потому как Жан, взбрыкнув при первых раскатах словесной грозы, трубку повесил.

Тут она стала в кучу собирать все его подарки, потому что в душе всё кипело; из-за гаденького, подленького поступка его вещи хотела тотчас же выбросить в мусоропровод. Ведь мог бы объясниться как порядочный – она вспомнила Артема – цивилизованный человек! Но потом, чуть успокоившись, выбросила только 2/3 презентов, а лучшие оставила.

Вечером опять звонит на место его нового квартирования. Ответила хозяйка:

– Вам кого?

– Да мне бы с дамой поговорить, у которой Жан в гостях.

– Это я.

– А я Елена Николаевна, и я с Жаном прожила 5 лет в гражданском браке.

– Да вы что! – ахнула та. – Как же вы смогли?!

– Ну вы же собираетесь...

– Ой, что вы, я с ним познакомилась по интернету, съезжу в Париж, развлекусь и брошу его ко всем чертям. Вы меня извините, Елена, – можно я вас так буду называть? – но это же недоразвитая личность инфантильно-эгоистического плана. Человеческий брак, альфонс. Одна радость, что француз. Сами понимаете, с паршивой овцы...

Вот и поговорили. Николавна к старости стала человеком откровенным, жизнь итожит, и в учительской, на большой перемене, пересказала этот разговор (про остальное коллеги и так были в курсе). С иронией, конечно, пересказала, без скорби. И с некоторым изумлением даже. А Нина Евгеньевна, завуч, так эту историю оценила:

– Господи, каких мы им мужчин во Францию поставляли! Высший сорт. Иван Тургенев, например. Да их Полина Виардо...  У нас любая цыганка лучше. Или Иван Бунин. Красавцы, умницы. А белые офицеры?! Князья у них таксистами работали… А в последнюю войну сколько там наших осталось?! А они нам гонят какое-то вторсырье, ни на что неподобное.

А географичка Свирина, сильно интересующаяся текущей политикой, предупредила:

– Подождите, она нам скоро еще и ядерные отходы начнут ввозить! Надышимся тогда.

А Женя Коробков, историк-интеллектуал, вчерашний студент, поправил очки и интеллигентно подытожил дискуссию:

– Воистину, друзья, как говорил государь-император Александр III, у России нет других союзников, кроме армии и флота.

За сим все и разошлись – прозвенел звонок на уроки. А Николавна, что ж, она все равно своё счастье найдет. Какие её годы...

Другие рассказы, эссе, публицистику Лидии Сычёвой читайте здесь

Книги здесь или здесь