Сорокалетней матери-одиночке Алёне Вёсловой на работе навязали два бесплатных профсоюзных билета в Дом Искусства. Она бы, конечно, ни на какой концерт не пошла, но тут позвонила её давнишняя знакомая Женечка Саранченко и стала жаловаться на лёгкое одиночество и душевную пустоту – наконец-то, после семи лет неладного брака с крепко выпивающим поэтом Борей Кравцовым она тихо-мирно развелась, но, достигнув чаемого, всё равно испытывала посттравматическую грусть. Алёна, оценив тяжесть ситуации, тотчас предложила Женечке развеяться, дабы заслонить душевную неустроенность новыми впечатлениями.

И вот две дамы, не чуждые искусству и жаждущие вкусить его спасительных плодов, погрузились в уютные концертные кресла в третьем ряду. Действо пока не начиналось, зал – в основном женщины за пятьдесят с благородными начёсами – тихо гудел, предвкушая встречу с кумирами юности. Концерт был задуман как чествование известного поэта-песенника Афанасия Фокусова (отмечалось его семидесятипятилетие) и потому ожидались выступления популярных артистов и певцов, посредством коих стихотворец выражал свои заветные чувства. Восторженная Женечка Саранченко тихонько читала программку и восхищенно ахала:

– «Серебряный звон», это, оказывает, он написал… И «Лавочку»… И «Звёзды ждут»… С ума сойти, я и не знала, что он такой известный…

Тут раздался ликующий возглас фанфар, зал погрузился во тьму, и на большом экране возникли кадры старых киносъёмок: лето, разнотравье, небольшой столик с портативной пишущей машинкой, а за ним – здоровый дядька лет сорока в клетчатой рубашке с расстёгнутыми сверху пуговицами. Усатое лицо дядьки хмурилось, изображало напряженную работу мысли, он вдруг начинал яро бить по клавишам машинки, потом замирал, морщил лоб, оператор давал его крупный план… Однако же, передать трагический полёт вдохновения киногруппе всё равно не удавалось – видно было, что у дядьки всё хорошо, что он счастлив, здоров и благополучен, что он любит свою дачу, любит работу, любит жену; вот и она – улыбчивая, белокурая появилась в кадре с оцинкованным ведром в руке, а вот она поливает густорастущие ромашки и кудрявый куст смородины… А дядька уже стоит, опершись на новый штакетник, прищуривается и многозначительно смотрит в даль…

– Очень поэтически! – хмыкнула скептическая Вёслова, хлопая, однако же вместе с залом в ладоши и почтительно вглядываясь – сюжет закончился, включили свет, и в левом углу сцены за небольшим столиком появился герой вечера – поэт-песенник Фокусов. Решительно невозможно было узнать в этом абсолютно седом – пряди белых волос младенчески свисали на его лоб – и, видимо, больном человеке – лицо его было добродушно-безвольным, всепрощающим, а движения робкими, неловкими – крепкого дородного дядьку, занятого на даче творческой работой. Контраст был столь разительным, что сердобольная Женечка тотчас расстроилась, трагически шепнув: «Что время делает с людьми!», а Вёслова, кивнув, подумала о глупости организаторов, которые решили начать концерт с такой невыигрышной ретро-съемки.

Рядом с Фокусовым за столиком восседал очень известный киноактёр Карманов, заявленный в программке как ведущий вечера. Лицо его, отлакированное миллионами зрительских взглядов, светилось знакомой жуликоватой улыбкой, усы задорно топорщились, темно-коричневый костюм был надет по-пижонски, с шиком, а лакированные туфли артиста вызывающе блестели.

– Какая душка! – ахнула Женечка. – Мне он невыносимо нравится! – Саранченко тотчас поправила маленькими пальчиками гламурные очёчки, чтобы лучше всмотреться в знакомый образ.

Карманов медленно начал вступительную речь о заслугах юбиляра, с натугой произнося простые слова. Вёслова сначала подумала, что киноактёр смертельно болен – так мучительно звучала его речь. Но уже через минуту она догадалась: Карманов мертвецки пьян.

Алёна поделилась своим наблюдением с Женечкой. Народный артист тем временем набирал разгон:

– Афанасий держит зёрнышко правды в своей руке, – и он сделал театральный размашистый жест, чудом не угодив в физиономию Фокусова.

– Двести пятьдесят грамм, – хихикнула Женечка, умудрённая опытом проживания с человеком творческой профессии.

Вёслова с ней заспорила:

– Да ты что?! Артисты – народ спитой, закаленный, думаю, бутылка, не меньше!

Карманов окончательно вошел в раж, начал цитировать по книжке стихи юбиляра, сбиваясь с ритма, делая опасные завывания и глубокие, трагические паузы, а в наиболее проникновенных местах переходя на невнятный шепот. В зале пошли лёгкие смешки – публика, похоже, стала прочухивать нюансы его специфического творческого состояния.

Наконец, после 15-минутной пьяной речи, Карманов перешел к прямой оценке творчества юбиляра:

– Афанасий – это гений русской поэзии! Других таких нет!

Фокусов смутился и слабой, дрожащей рукой попытался взять у ведущего микрофон. Карманов пьяно, по-заячьи, улыбнулся, стал грозить ему длинным тяжелым пальцем и раззадорился ещё больше:

– Видите? – воззвал он к залу. – Он – гений, он – стесняется, а другой бы после таких похвал бросился мне на шею! – и распоясавшийся Карманов начал обнимать и смачно целовать Фокусова, приговаривая: «А без Афони мне не жить! А как мне жить без Афони?!»

Из-за кулисы давно уже тревожно выглядывал молодой человек с планшетом в руке, наконец, он возник на сцене. Увидев его, Карманов засуетился:

– Ах, да, на вечере выступит ещё тьма народа! И я объявляю: Марина, ласточка моя, – Карманов добавил рычащих модуляций в голос, – народная артистка, вылетай, спой, покажи класс!

Молодой человек извиняюще улыбнулся залу:

– Наш сценарий немножко нарушился, и вам уже неформально представили следующего участника вечера…

«Ёлки-палки, – подумала Вёслова, – уж если на юбилее вполне благополучного советского человека такое творится, то как же будут выглядеть торжества по поводу знаменательных дат авторов нынешних буржуазных шлягеров – про „туси-пуси“ или про ночных бабочек?» Пока она делилась этой мыслью с Женечкой, на сцене появилась высокая, статная артистка Ягодова, героиня нескольких советских фильмов.

Саранченко вновь восхитилась:

– Какая женщина!.. Королева.

Ягодова и впрямь была «в форме». Природа не обделила её ростом и телесным богатством, концертный костюм искусно подчеркивал достоинства её фигуры, черты лица были усилены ярким гримом. Пением, конечно, её декламацию назвать было нельзя, но голос у Ягодовой был звучный, сильный, мелодия – привычной, а слова – знакомыми, так что зал ностальгически завздыхал, переносясь вместе с артисткой во времена молодости, когда жизнь, как теперь виделось, была простой, ясной и уютной…

Зрители зааплодировали, раздались нестройные крики: «Браво!»; Ягодова стала медленно, с достоинством, кланяться, прижимая руку к дородной груди; Карманов с трудом встал из-за столика и двинулся за кулисы; при этом он описал такую широкую дугу, так опасно отклонился в сторону, что чуть было не рухнул на сцену. Но профессионализм победил, несколько широких нетвердых шагов до спасительных кулис всё-таки было сделано; оттуда уже тянулись множественные руки страховщиков, чтобы подхватить медийное тело.

Вёслова и Саранченко, тревожно наблюдавшие за сложным манёвром, дружно вздохнули.

– Ужас! – зашептала Женечка. – Я такой стресс из-за него перенесла! Нигде нет покоя, придёшь отдохнуть – разрыв сердца получишь от таких зрелищ!

Ягодова тем временем на несколько мгновений покинула сцену. Объявившись вновь, она извлекла из небольшой коробочки фарфорового слоника.

– Дарю этот сувенир юбиляру! С намёком: желаю, чтобы хоботок у него никогда не опускался вниз!

Фокусов покорно кланялся за столом и говорил что-то неслышное залу.

– Чего у артистов не отнять, так это глупости, – Вёслова не успела развить свою мысль: на сцене возник давнишний молодой человек с планшетом. Он был очень улыбчивый, с очень стройными ногами и в очень тесных брюках. Зато был совершенно трезв и деловит:

– Дорогие друзья! Если вы разрешите, дальше концерт поведу я…

В эту секунду из-за кулис высунулась голова Карманова, и он пьяно и громко сказал:

– Конечно, разрешим! Валяй! – и артист, прощально махнув рукой, рухнул в недра сцены.

Молодой человек «не заметил» пьяной выходки, собранно и доброжелательно улыбнулся:

– В адрес нашего уважаемого юбиляра поступило много приветствий и поздравлений. Я вам зачитаю только одну телеграмму, – ведущий восторженно возвысил голос, – от президента страны!

Пока звучал державный официоз, Женечка горячо зашептала Алёне на ухо:

– Я что-то не поняла этих намёков – про слоника. Какой хоботок?! Несчастный Фокусов еле живой!

Вёслова с благородным негодованием вымолвила:

– Женя! Я тебе одно скажу: не дай Бог твоему Боре прославиться и дожить до таких беспощадных лет, когда с тобой что хотят, то и делают! Совершенно безнаказанно!

Доброжелательный молодой человек закончил чтение и тут же объявил, что сейчас вместе с дебютанткой, певицей Сиреной, они исполнят композицию Фокусова, специально написанную к этому вечеру.

– Многостаночник! – похвалила ведущего Женечка. – За всё берётся: и объявлять, и петь!

У микрофона уже крутилась крепкая сбитая, туготелая негритянка в коротеньком платьице.

– Что делается! – хмыкнула Вёслова. – Никак, афророссиянка!

– Подожди, Алён, скоро все такие будут, – вздохнула натуральная блондинка Саранченко.

Дуэт ведущего и Сирены затянул блюз о необычайно красивой, хотя и непонятной любви; негритянка пела старательно, широко открывая рот и показывая большой, как у телка, фиолетовый язык. Песня была «вокальной» и бессмысленной, так что Вёслова начала зевать, а Саранченко стала листать модный журнал, задержавшись на страницах, где реклама обещала средства для полного и бесповоротного омоложения лица и тела.

И тут на сцену, как чёрт из табакерки, выскочил «вечно юный» композитор Иващенко, в прошлом – создатель популярных комсомольских песен. Он был бодр, энергичен; несколькими строчками напомнил давние «хиты» (зал при этом одобрительно загудел), кратко поздравил юбиляра и заявил, что сегодня у него тоже премьера – он споёт песню на стихи Фокусова «Москва – столица родины моей».

Пустили фонограмму, и Иващенко, рьяно притопывая и помогая себе жестами и мимикой, попытался донести до зала нечто духоподъёмное.

Увы, стрелы летели мимо цели. Всё было фальшивым – слова, ноты, интонации; не было ни Москвы, ни родины, ничего, кроме неловкости и жалости – дед-поэт, в такт этим «африканским припевкам» (выражение Вёсловой), поддакивающее качал младенческой головой. Иващенко же, словно пытаясь убедить сам себя в значимости содеянного, всё повторял припев, вколачивая в головы слушателей рефрен, и с каждым повтором в зале разрасталось что-то тягучее, мёртвое и ненужное.

Наконец певец закончил. Он низко поклонился публике и стремительно-бодрым шагом исчез со сцены.

– Что ни номер, то испытание! – вздохнула Женечка.

– То ли ещё будет! – прозорливо заметила Вёслова.

– А сейчас, – объявил молодой человек с планшетом, – перед вами выступит известный композитор Анатолий Бедяткин, с которым наш юбиляр плодотворно сотрудничает последние годы.

За роялем после значительных и сдержанных поклонов уселся мужик лет шестидесяти богемно-неопрятного вида – в серой костюмной паре, с серыми длинными волосами вокруг кругленькой лысинки, с вислыми серыми усами и бородкой; масляные глазки его поблёскивали и, кажется, тоже были серые.

– И вновь премьера, – загадочно-ласковым голоском заговорил композитор Бедяткин. – Вместе с юбиляром мы буквально за пятнадцать минут написали лёгкую песенку.

Композитор обратил свой взор к рояльным клавишам, резким движением головы отбросил длинные волосы назад, и бравурно отбарабанил вступление («Тянет на Апассионату!» – шепнула язвительная Вёслова). Затем последовал проигрыш, и зазвучали елейные слова песенки:

 Я присяду на пенёчки,

 Соберу я все грибочки…

 Припев, напротив, был вполне бодрящим:

 А здесь, в лесу, опята,

 Куда ни глянь – грибы…

 Бедяткин очень старался: рвение его, чтобы донести до зала «заветное», было огромным и выражалось в том, как стремительно летали его руки над клавишами, как заискивающе звучал его бархатистый голос, обещая слушателям прелести грибной охоты и жизненного отдохновения.

Прекраснодушная Женечка растрогалась:

– Немолодой человек, а в какой экстаз ему приходиться входить!

А жестокосердечная Вёслова задалась вопросом:

– Слушай, как он может запоминать такую муть?! Здесь же совсем нет смысла!

Женечка хихикнула:

– Так он каждый раз новоё поёт! Импровизация.

– А-а-а…

Молодой человек с планшетом вновь улыбался у микрофона – интригующе-восторженно:

– Дорогие друзья! Поздравить юбиляра пришёл его давний друг, народный артист Бурдюков!

Зал взорвался овацией, встречая знакомый образ, растиражированный в кино, рекламе и музыкальных клипах – зрелого мужчину с грубым лицом, грубыми манерами и голосом.

– Ах! – Женечка слабо взмахнула ручками. – Я теряю сознание! Не ожидала! – она даже всхлипнула от восторга. – Алёна, тебе брутальный типаж нравится?

Алёне не нравился:

– Знаешь, кого он мне напоминает?

– Кого?

– Твоего Борю, только очень сильно спитого.

Женечка хихикнула, оценив точность сравнения, и стала опасливо оглядываться:

– Тише! Тебя женщины побьют! Кумир миллионов!

– Да ладно! – Вёслова вошла в раздражение. – В советское время, самое большее, он бы забулдыг играл, а теперь, видишь ли, генералов!..

Бурдюков, между тем, говорил о том, что «Афанасий не может писать просто так… Он пишет сердцем… И песни рождаются, когда собираются вместе гениальный композитор и гениальный поэт… И сейчас я вам спою песню, которая стала иконой для миллионов людей».

– Ну это уж слишком! – пискнула богомольная Женечка, но тут грянула «минусовка» очень известной композиции Фокусова про родительский дом, голубые ставни и милую землю. Зал дружно, с охотой подпевал и правильно делал: народный артист, декламируя текст, всё же ухитрялся гнать его мимо нот.

Наконец соло с поддевками закончилось. Брутальный Бурдюков прижал руку к сердцу и проникновенно сказал:

– Вы так здорово пели, я даже слезу пустил… Я ведь случайно петь начал. Мы с Афанасием были как-то у Миши Евдокимова, ныне покойного, выпили после бани, сидим, затянули народное; и мне Фокусов говорит, – Бурдюков сделал жест в сторону юбиляра, – «А вы неплохо поёте». А я сомневался в себе сильно…

– И правильно делал, – поддакнула Вёслова.

– …Но тут укрепился, уверился в способностях. И знаете, – голос Бурдкжова доверительно забаритонился, – пение у нас стало семейным делом. И сейчас моя жена, актриса Азалия Бурдкжова, исполнит романс на стихи юбиляра «Ускользающая страсть».

– Она что, тоже знаменитая? – поинтересовалась Женечка у Вёсловой.

– Не знаю, первый раз вижу.

Жена Бурдкжова оказалась высокой, крупной дамой с волевым лицом. Длинное гладкое одеяние плотно облегало её мощную фигуру. Азалия без лишних пауз возвела глаза ввысь и решительно затянула романс.

Пела она размеренно и ровно, чётко выговаривая все слова и время от времени делая акцентированные театральные жесты, призванные, видимо, продемонстрировать означенную в романсе страсть. Но банальность содержания была столь вопиюща, что Вёслова не выдержала и склонилась к Женечкиному уху:

– Саранченко, но ты хоть теперь понимаешь, что твой Боря – гениальный поэт?!

– Понимаю! – совершенно искренне шептала та в ответ. – Если б ещё он пил, цены б ему не было!.. Это романс для новых нэпманов. Рестораны, поди, заказывают. Во хмелю народ и не слушает, что поют. Лишь бы гудело что-то.

Вёслова даже подпрыгнула в кресле:

– Слушай, я долго не могла вспомнить на кого она похожа! У нас начальник департамента Гаврюшкин таким же голосом планёрки проводит!

Азалия Бурдюкова закончила номер. Служительницы вынесли из-за кулис две корзинки с цветами и букет роз. «Это всё поэту, поэту», – картинно прижимая руки к груди и трагически глядя на Фокусова, густым басом прогудела артистка. Юбиляр сидел за столом, уже изрядно уставленном цветами, и выглядывал из разномастных букетов, как раджа на свадьбе. Он попытался что-то сказать Азалии, но тут в кулисах возникла суровая физиономия её мужа.

– Розы возьми себе! – строго приказал Бурдюков подруге жизни, и жена «звезды», прижимая огромный букет к груди, величаво покинула сцену.

Тут пригасили освещение, и безо всяких объявлений возникли двое стильных парнишек. Один высокий, с длинными волосами, стрижеными «лесенкой», в дырявых джинсиках и тёмной футболке с английской надписью, другой – пониже, в лёгкой курточке, брючках, с электрогитарой в руках. Зазвучали густые звуки синтезаторов и полилась мелодия отлично всем знакомой песни «Звёзды ждут»; слова и музыка будили воображение публики, и фантазия тотчас уносила зрителей далеко-далеко, к неизвестным планетам, коих так много во Вселенной, но где тоже есть братья по разуму, и они также ищут счастья, которое находят, лишь возвращаясь домой… Что-то романтически-отчаянное было в этой композиции, и в то же время притягательное; иногда она внезапно всплывала в памяти и звучала весь день, словно действительно пробивалась от далёких звёзд к земле… Зал блаженствовал, наслаждаясь знакомой полифонией, мальчишки на сцене купались с ног до головы в электронной музыке, гитарист увлеченно, напоказ, терзал инструмент, поднимая голову вверх, будто вслушиваясь в звуки далёкого, бездонного космоса…

Загорелся свет. Зал неистовствовал.

– Мальчонки хорошенькие! – хлопая в ладошки, вздохнула Саранченко. – Особенно маленький, с гитарой. Он так старался!

Как бы ни была Вёслова увлечена музыкой и рождёнными ей воспоминаниями (о школьной дискотеке, например, и о своих первых сердечных симпатиях), всё же она искренне изумилась Женечкиной оценке:

– В каком смысле старался? У гитары даже шнура не было, они же всё под фанеру наяривали!

– Всё равно! С аксессуаром работал, имитировал…

Вёслова покачала головой: Женечку не переделаешь – ей всё представляется в розовом свете.

Парнишки ушли, сопровождаемые бурными овациями. Фокусов, воодушевленный успехом, пустился в воспоминания:

– Этой песне больше сорока лет. Мне позвонили с Гостелерадио и дали заказ: написать о космосе. Я думал-думал: ничего в голову не идёт. Стал перебирать старые стихи и зацепился за строчку – у меня там про деревню родную было написано, что звёзды ждут меня. И от этой строки родилась песня. До сих пор, видите, молодёжь её любит…

Ведущий с планшетом воспитанно выслушал ностальгические излияния Фокусова и вернулся к своим обязанностям:

– Наш юбилейный концерт продолжает артист театра и кино, звезда сериалов Валерий Ермущенко.

– Ой, а я его в театре видела! – радостно изумилась Женечка. – Страстный мужчина! Замечательно играл, я его с первого раза запомнила!

– На беса похож, – прокомментировала Вёслова.

Действительно, хотя звезда сериалов был в тёмном строгом костюме, белой рубашке и черных туфлях, в облике его чувствовалось что-то глубоко порочное. Возможно, это ощущение исходило от его надменного лица, обрамлённого буйными полуседыми кудрями и украшенного роковыми гусарскими усами с кокетливой бородкой. Глаза Ермущенко горели угольями, а большие чувственные губы, подкрашенные помадой, то и дело складывались в чуть презрительную улыбку.

За работу звезда сериалов взялся всерьез. Песня, которую он затянул, повествовала о грешной любви и неземной страсти. Ермущенко не ограничился чуть хрипловатым, в котором так и кипели гормоны, вокалом, он с первой же фразы пустился в инсценирование – медленно вилял бёдрами, водил ладонью в районе паха, расстёгивал верхние пуговицы рубашки, обнажая растительность на груди и применял прочие исполнительские средства, дабы разбудить первобытную чувственность в закостеневшей публике.

– Жень, я тебе честно скажу: я стара такие песни слушать, – сказала Вёслова, когда композиция закончилась, и из зала раздалось несколько восторженных выкриков. – Зачем мне это? Я же не на порносеанс пришла.

Саранченко расхохоталась:

– Ну что ты?.. Я согласна, мужчина немножечко переигрывает страсть. Тексты, да, пошлые, но на него хоть посмотреть приятно, это не то, что композитор, который про опёнки пел.

Вёслова возмущённо пожала плечами и вжалась в кресло в ожидании новых каверз от звезды сериалов.

Ермущенко взялся за ещё одно произведение Фокусова – «Огонь любви», причём в ходе исполнения от стал совершать на сцене «эротические» движения и издавать, время от времени, низкие гортанные крики, имитирующие, по-видимому, заявленный огонь.

– Это уже, Женечка, ночной клуб какой-то, а не творческий вечер! – фыркнула Вёслова.

– Замечательно и как всегда ярко, – перекрывая аплодисменты, заметил молодой человек с планшетом. – Ну а мы продолжаем наш необыкновенный концерт, и сейчас вы увидите вокальную группу «Расцветают маки». – На сцене появились три полуобнаженные девицы неопределённого возраста. – Группа исполнит песню «Ночная жена».

Девицы дружно улыбнулись, разошлись к микрофонам, призывно вильнули задами, и заворковали что-то про «любовь на час, любовь за деньги». Одна из вокалисток была явно «логопедическая», шепелявая, видимо, её взяли в ансамбль из-за пышных рыжих волос и объемного бюста; всю композицию тянула солистка, стоящая в центре трио – самая невзрачная, но зато с сильным грудным голосом.

Загрустившая Вёслова пустилась в философствования:

– Каковы зигзаги творческого пути – от космоса до борделя!

Саранченко поддакнула:

– А что ты хочешь?! Художники откликаются на вызовы времени! За что платят, про то и пишут!

Прервал их размышления ведущий:

– Настало время послушать юбиляра. Сейчас Афанасий Фокусов прочтёт несколько своих стихов. Это большое счастье – услышать первозданное авторское чтение, – и молодой человек почтительно попятился со сцены.

Старый поэт походил на раскрылившегося, выпавшего из гнезда птенца – что-то доброе и беспомощное было в его облике, когда он подвинул к себе микрофон и начал читать свои давние, написанные десятилетия назад, стихи. Вёслова вдруг подумала, что и время государств, народов тоже стареет, вот и их страна, некогда походившая на Фокусова в расцвете сил – здорового, довольного собой сорокалетнего дядьку, ныне напоминает почти бессильного деда, который, чтобы удержаться на плаву и быть «в обойме», творит на потребу дня – для кабаков и борделей.

А Фокусов читал стихи и вместе с ними переносился во времена, когда он был молод и романтичен, когда вся жизнь у него была впереди, а все дороги – открыты, когда для счастья ему хватало мимолётного взгляда красивой девушки, или крепкой руки друга, или материнской ласки… Он шёл, покоряя жизнь без усилий, одним полётом вдохновения, и эта его радость становилась общей, любовь возносила к звёздам, а нежность была беспредельной, и казалось, что она может спасти мир, изменить течение жизни и помочь обрести краткие миги бессмертия…

Поэт увлеченно читал, удивляясь – как же он мог создать такую красоту?! – а сбоку, в кулисах, шло бурное кружение – там появился бывший министр культуры Михаил Шатков. И едва Фокусов сделал интонационную паузу и открыл рот, чтобы продолжить стихотворение, как перед ним возник ведущий, и ловким движением руки выхватил у поэта микрофон. Находчивый молодой человек доброжелательно зачастил:

– Дорогой юбиляр, уважаемые зрители! Сюрприз! Мы приглашаем на сцену высокого гостя, который не нуждается в представлениях!

Шансов вальяжно, блестя тыквообразной лысиной, выдвинул тело на сцену.

– Растолстел-то как! – ахнула Женечка. – Поди, катается как сыр в масле, заботник наш!

– Катается… По заграницам, – пробурчала Алёна.

Шансов солидно, как полагается людям его калибра, вручил цветы юбиляру и, стоя вполоборота к залу, что-то тихонько внушал Фокусову.

– Держу пари, сейчас он начнёт плести что-нибудь про холокост, – сказала Вёслова.

Саранчеко прыснула:

– Брось, каким боком это сюда подходит?

– Увидишь, – мрачно-загадочно вымолвила Вёслова.

Шансов важно подошёл к микрофону, кашлянул в раздумье.

– Говорят, что после Освенцима стихи писать невозможно, это безнравственно…

– Алёна, да ты провидец! Экстрасенс! – у Женечки округлились глаза.

Вёслова скромно пожала плечами.

– Всё это так, – продолжал Шатков, – но Афанасий Фокусов не боится писать о любви романтично, как будто он впервые прикасается к женщине…

– Не видел он этого борделя: группу «Расцветают маки» с «Ночной женой», – Женечка покачала головой.

– Да он всем одно и то же метёт, – отрезвила её Вёслова. – Я-то знаю этого прохвоста как облупленного.

Шатков сказал ещё пару банальностей и величаво покинул сцену.

Фокусов был растроган:

– Я давний поклонник Михаила Шаткова! Когда видишь его по телевизору, умнеешь на глазах!

– Соболезную вашему уму, – фыркнула Вёслова.

А Фокусов ни с того ни с сего стал рассказывать, как общался с Михаилом Светловым, автором песни «Гренада», и как тот занимал у него трёшку на водку, как ему довелось нести гроб Маршака и стоять в почётном карауле, а ещё юбиляр стал вспоминать свою комсомольскую юность. Было видно, что Фокусов смирился с неизбежностью смерти, он смотрит на неё обыденно, без страха, но всё же для большинства зрителей тема была некомфортной, и публика начала роптать.

Выправил ситуацию улыбчивый ведущий:

– А сейчас, после этой лирической паузы, – молодой человек сделал полупоклон в сторону Фокусова, – перед вами выступит ансамбль…

Продолжить он не успел – к ведущему семенил композитор Анатолий Бедяткин:

– Нет, ансамбль потом, а сейчас уже всё готово для прослушивания веночка из лучших песен.

У микрофона начались препирательства. Ведущий отступил:

– Будем надеяться, что ансамбль не обидится, и вы его ещё услышите, – молодой человек поджал губы и ушёл.

Из динамиков полилась музыка, а на экране возникли кадры из советских времён: молодой Фокусов в обнимку с композитором Бедяткиным (тогда ещё не богемного, а напротив, совершенно добропорядочного вида), вот они среди строителей гидроэлектростанции, в концертном зале рядом с космонавтами, на комсомольском съезде; а вот уже сам Бедяткин бродит в задумчивости среди берёзок («Грибы ищёт», – прыснула Женечка), он же среди смеющихся девушек, с популярными певцами, с киношниками…

– Всё, – шепнула Женечка Вёсловой, – дед полностью брошен, пошёл широкомасштабный самопиар, это надолго!

Вёслова «отключилась» от «веночка» и мысленно перенеслась в ближайшие жизненные заботы. Посмотрела на мобильник – пришла эсэмэска из дома, от дочки: «Мамулька, приходи, я по тебе скучаю». Вёслова мельком взглянула на Женечку и решила: ещё один номер и концерт пора закруглять.

«Веночек» закончился. Бедяткин долго кланялся («Аплодисменты вымогает», – подумала Вёслова), но тут на сцене появился обещанный ансамбль, и композитор ретировался, прощально посылая двумя руками воздушные поцелуи публике.

Ансамбль представлял собой дуэт, который составляли два очень здоровых и очень упитанных мужика, поразительно похожих друг на друга. Сходство ещё больше усиливалось одеждой – на обоих были просторные, сшитые с запасом темно-синие костюмы и чёрные рубашки с распахнутыми воротами; на мощных волосатых грудях горели золотые кресты на массивных цепях.

– Какой кормлёный ансамбль! – ахнула Вёслова.

– А мне нравится! – призналась миниатюрная Саранченко. – Я вообще неравнодушна к толстым мужчинам.

– Это только для бани хорошо, – мудро заметила Вёслова.

Ансамбль слаженно, хорошими голосами спел «народный шлягер» – старую и душевную песню Фокусова про бренность всего земного и недостижимость всего желаемого.

Вёслова приподнялась с кресла:

– Жень, давай на этой хорошей ноте покинем заведение…

– Пошли, а то мне в Раменки ехать…

Оглушенные и слегка пришибленные громкой музыкой, они вышли на старую московскую улицу.

Стоял декабрь, но со снегом было бедно, серый от городской копоти, он скромно жался у домов, делая общий пейзаж унылым и обыденным. Но зато так же, как и в другие дни, горела и мигала реклама, зазывно светились вывески бутиков, с тихим шуршанием проносились дорогие машины.

– Да, здоровье уже не то, чтобы предаваться таким увеселениям, – размышляюще заметила Вёслова, возвращаясь к зрелищу.

Женечка, напротив, не теряла оптимизма:

– Зато скольких мужчин отсмотрели! Всё-таки мне больше всех понравился страстный артист, звезда сериалов.

– Пошляк с претензиями.

– Люди «браво» кричали, народу нравится.

– Да что с него, с народа, взять! – завелась Вёслова. – Его на бойню поведут, а он будет думать, что на свиданье с милой.

Женщины вошли в метро. На платформе столпилось довольно большая толпа в ожидании поезда.

– Алён, а вот всё-таки хочется влюбиться, – мечтательно сказала Женечка.

– В кого? – остудила её пыл Вёслова. – Посмотри: везде одно бабьё.

Они огляделись, и, действительно, на платформе толпились в основном молодые и пожилые женщины. Лишь поодаль стояли трое кавказцев да двое мальчишек-приятелей увлеченно тыкали в кнопки мобильных телефонов.

– Не показатель! – отмахнулась Саранченко. – Хочу сделать себе операцию по омоложению и испытать судьбу еще раз: найти мужчину, выйти замуж…

Вёслова посмотрела на неё с глубоким и неподдельным интересом:

– Слушай, я вижу, что твоё призвание – социальная работа. Варить, стирать, мыть, убирать, вести лекторий о вреде алкоголизма, содержать на свою зарплату какого-нибудь мятущегося бугая…

Тираду эту прервал поезд. Они вошли в полупустой вагон.

– Да, но что же делать? – вернулась к разговору Женечка.

Вёслова пожала плечами.

– А мне Борю всё-таки жалко, – призналась Саранченко. – Пропадёт ведь, окончательно сопьётся. Ты ведь его хорошо знаешь, в нём тьма положительных качеств. – Вёслова подцакивающе кивнула. Женечка, смущаясь, продолжила: – Ты, Алён, может быть, присмотрелась бы к нему повнимательней…

– На предмет усыновления? – ядовито осведомилась Вёслова. – По поводу Бори ты сразу, минуя местные инстанции, обращайся в ЮНЕСКО. Международная общественность им займётся – как же, объект мирового культурного наследия, нуждающийся в срочном спасении.

На следующей станции Вёслова, прощально махнув рукой, вышла – ей надо было делать пересадку.

Привычно маневрируя в людском потоке, она устало думала о том, что Женя права – без семьи нет счастья; и Вёслова попыталась нарисовать в воображении пастораль со своим участием, но грёза выходила ненатуральной, и тогда мысли унесли Алёну в завтра, в ближайшие задачи изворотливого выживания.

А Женечка торопилась на съемную квартиру в Раменское и озабоченно думала, что права Алёна – здоровье уже не то, чтобы предаваться излишествам (вот и поджелудочная заныла, не справившись с ударной дозой «пищи духовной», полученной на сегодняшнем концерте). Но всё равно Саранченко верила в чудо, и потому размечталась о дружной многодетной семье, о страстном муже, внешне похожем на звезду сериалов, о собственном уютном гнёздышке с просторной кухней и белоснежными салфетками…

А где-то высоко, за московским смогом, светили звёзды; они образовывали причудливые созвездия, знаки судьбы, и бесстрастно смотрели вниз на далёких смертных, мятущихся в суетных заботах.

Автор: Лидия Сычева

Книги здесь или здесь

Все публикации