Вышла новая книга Евгения Москвина «Искры из-под лыж». – Повесть, рассказы. Спб., «Алетейя», 2015

Аннотация издателя

 В книгу вошли повесть и рассказы, посвященные темам детства и семьи, войны и любви, дружбы и преданности. Автор, осмысливая положение человека в современном мире, дополняет реализм фантастическими и сюрреалистическими ходами, стремится вывести новые закономерности и связи между окружающим миром и сознанием человека, его внутренней сущностью.

 Произведения Евгения Москвина отличаются отточенностью стиля, высоким уровнем языка, метафоричностью, точностью деталей и образов.

Есть мнение:

 Чтобы состояться в литературе, нужно очень рано стать самим собой. Созреть - социально, творчески, эстетически. Различать белое и черное в искусстве не по указке «авторитетов» (часто дутых), и не по сложившейся моде, и не по искреннему заблуждению, а по подлинной их цене. Подлинность, а не мнимость.

 Евгений Москвин – писатель с блестящими способностями. Он одарен чувством слова, в его произведениях приятно удивляет благородство изложения, стремление дать жизнь действительно большим идеям, вера в искусство и творчество. Удивительно: как бы ни топтали творцы и участники масскульта все живое и настоящее, ростки подлинного все равно пробиваются после работы «асфальтоукладчиков». Но сам Москвин, кажется, уже сегодня вполне понимает - его щедрый литературный дар не только спасение, но и наказание. Стать писателем сегодня - значит сознательно отказаться от устроенной и благополучной жизни.

 …Чувство времени бьется в сердце молодого писателя. Чувство жизни - как океан, кажется, что ему никогда не будет конца (берега). Но будет и берег, будет и смерть, будет и бессмертие... наверное...

 Лидия Сычева, «Прекрасное должно вернуться»

Из книги:

 …Остаток вечера я провел в размышлениях, которые сменили мучившие меня подозрения... Я не в силах был найти ответ, откуда они узнали о преступлении… однако занимать меня продолжал не страх разоблачения. По какой-то причине он внезапно ушел. Лежа на кровати в своей комнате, долго и пристально созерцая синеватые тени на потолке, которые отбрасывало бра, я думал о том, что, наверное, и на самого человека распространяется эта жизненная целостность, он един и неподвластен времени – вот я сейчас лежу и рассуждаю, сказали бы, что живу собственной памятью, но как бы я мог это помнить, если завтра меня уже не будет в живых? Если во время или после очередного сна меня настигнет смерть, за которой ничего не будет в том же смысле, что и до моего рождения, по отношению ко мне самому… очевидно, я не помнил бы, что происходит сейчас. Каждый новый промежуток бодрствования зиждется на следующем – сегодня я существую за счет того, что вспомню об этом завтра, а завтра буду существовать за счет того, что вспомню об этом послезавтра и так далее… ну а последний промежуток?.. Который мы проживем перед самой смертью? За счет чего существует он, если после этого нас ждет лишь пустота, ничто?..

 …Я знал, что это имеет некое отношение к смерти моего брата… но не мог в точности установить связь. Однако в ней крылось нечто большее, нежели просто посыл к философствованиям…

Евгений Москвин, «Целая жизнь»