Авторы книги современного рассказа  «ДЛЯ ТЕБЯ» — товарищи и участники творческого объединения «Гражданский литературный форум», а потому, можно сказать, состоят между собой в некотором литературном родстве. Кого-то из них жизнь поставила рождением, образованием, родом занятий в положение просвещённого и пытливого наблюдателя, кого-то окунула в самую свою гущу, когда никаких литературных писательских привилегий не осталось, но только труд и большая личная воля, не позволяющая покинуть поле литературных сражений.

Под одной обложкой собрались писатели, чей творческий и жизненный опыт, кажется, несопоставим: Николай Калягин принципиально живёт без борьбы за признание в писательском мире, в то время как Захар Прилепин в нём «звезда», лицо медийное; Ильдар Абузяров явно сопротивляется распространённой апатии в своём поколении, хотя не избегает сверстников, а Александр Потёмкин в своём творчестве, напротив, никак не связан со своим поколением — его романы и повести являют своеобразный, острым стилосом прочерченный компендиум грехов современного мира; Иван Зорин — фигура в литературе вызывающая, изящный сноб, свободный от всего, во что он не верит; а супружеская и творческая пара — Анна и Константин Смородины — редчайший пример совместного христианского строительства жизни и творчества.

Переживание своего времени как кризисного присуще, пожалуй, всем писателям, чьи произведения составили книгу «Для тебя». Но для писателя кризис — это ещё и испытание. Испытание добром, испытание красотой и вечными смыслами с одной стороны и испытание злом, вызывающим неистощимое беспокойство и отчаяние в героях, — с другой. Я не буду, как некоторые воинствующие литераторы, требовать от всех писателей христианских «координат» в творчестве. Что знаем мы о другом человеке, чтобы выступать судьями брату своему?

Я хочу попытаться ответить только на один вопрос: почему современная литература обрушила на читателей всю огромную тяжесть мира? Почему современный герой так часто не способен понять причины своего страдания? Почему слово, обращённое к современному русскому человеку, так малозначимо для него и нет у нас такого читателя, который был у Достоевского, например, когда его «Дневники писателя» с жадностью ждали как хлеб насущный, как слово правды?

Процесс размывания смыслов сегодня затронул и литературу: мы видим, что огромной затвердевшей коркой покрылись от трибунных повторений слова о «сокровенных путях России», об «избранности России в океане духа», о «борьбе за национальную идею». Пользователи столь важных слов не заметили, как забетонировали ими живую русскую жизнь. С другой стороны, рыночная трескотня о всяческих угрозах, коими просто будто бы напичкана наша жизнь, нуждающаяся то в «десталинизации», то в борьбе «с искажениями истории», обладает исключительно мёртвой степенью опасности (и жизнь этих мертвецов поддерживается искусно, но искусственно).

В современной России, кажется, не осталось ни одной чистой идеи. И не осталось героев, способных «умереть за идею». Мне кажется, что дошли мы до некой крайней точки «свального идейного греха», а потому редкий писатель строит сознательно и последовательно своё творчество как национальное мироздание, где «идейность» отнюдь не фундаментальное качество прозы. В таком строительстве, пожалуй, главное — это «умение блюсти предел», то есть знать о границах национального мира столь же важно, как знать о «прорехах», образовавшихся «пустых зонах» в нём.

Но преобладает в современной прозе всё же мировоззренческий пессимизм, жизненный травматизм, которые просто кричат со страниц современных романов и рассказов. Почему? Что случилось с нашей литературой? И зачем нам читать эти книги,

если они не отвлекают от той трудной жизни, что есть у всех нас и без литературы, не веселят, не развлекают?

Действительно, зачем?

Я отказываюсь от «суда над литературой» сразу, но призываю читателя всё же выслушать и с вниманием вчитаться в то, что говорят писатели в этой книге. Тут будет и встреча с провинцией, и со столичной тусовкой, с героями «низа» и «верха», с персонажами жестокими и испытывающими себя на человечность. Современной литературой жизнь буквально перепахана, поставлена на дыбы, всей своей чернотой и болезнью вывернута наружу и напоказ! И на этой линии художественной горизонтали рядом стоят рассказы Виктора Никитина, Романа Сенчина и Захара Прилепина, повести Петра Краснова и Александра Потёмкина. Все они жёсткие реалисты и философы злободневности. В мягкие и романтичные одежды сказки и мифа поместят жизнь Николай Калягин и Герман Садулаев; найдут подлинность в бедном и простом Лидия Сычёва, Татьяна Соколова, Анна и Константин Смородины, Иван Зорин, Борис Агеев.

О чём же кричат и плачут их герои? Что любят и ненавидят? Почему так многие гибнут, уходят из жизни, убивая себя и других?  Современная литература на самом-то деле говорит и сказала уже нам о многом: сама литература не смогла удержать себя для читателей кафедрой и трибуной, она перестала «быть всем»: и философией, и проповедью, и идейным вдохновителем на борьбу за счастье на земле. Однако я считаю, что эти потери плодотворны: литература состязалась с Богом (якобы знала Истину) и проиграла, что вернуло нас к точному пониманию пределов литературы; литература проиграла и идейное сражение: новые политтехнологии напрочь вытеснили прежнюю — ясную и внятную — серьёзную идейность; современная литература не ответила на вопросы существования человека и нации, уступив тут место или «крутой» публицистике, или философии. Но… эти потери стали нашими приобретениями и открытиями.

Мы спасительно бежали из «храма литературы» в живые наши церкви, припадая к традиции веровать и мыслить по-древлему, по родству во Христе. Мы спасительно усомнились в прогрессе, модернизации и инновациях, которые гнули небо к земле со всё большим энтузиазмом. Нам спасительно малой была теперь любая идея (что «левая»,

что «правая»), не обеспечивающая с ней личные отношения. Мы предпочли личные отношения с Богом.

Да, литература как раз и смогла показать эти пути и перепутья русского человека. И в этом её несомненная заслуга. Она запечатлела образ сложного пути — и в этой книге есть о том рассказы.

Да, иного больше. Больше рассказов о том, что проклята земля в делах человеческих («Проклята земля в делах твоих» ([Кн. Быт.]), но это и указывает на изначальную связанность с землёй. И если связь человека с землёй потеряна, если отношение изменено, то потеряна и связь Творца с творением (пресечённость богообщения для современного человека — факт, запечатлённый современной литературой, которая уже не атеистична, не богоборческая, но как-то интеллектуально операбельна, где Бог — только система мысли). Вот и «земля как нравственный спутник человечества» больше таковой человеком не мыслится — писатели зафиксировали и этот

вопиющий разрыв в порядке мироздания (литературные стили тут существуют разные: от бытописательства до символического описания). Земля давала человеку ориентиры — духовные ориентиры, и лучше «деревенской литературы» XX века пока этого никто не воспроизвёл (только для Веры Галактионовой я сделала бы исключение). Современный Вавилон, написавший на долларе «Мы верим в Бога», с большим энтузиазмом строящий свою новую и сытую жизнь на земле, неизбежно подошёл к черте, когда человека надо, непременно надо преодолеть (а это значит отречение от Адама, поскольку человек —именно тот, кто от Адама; человек тот, кто сохраняет сыновство и родословие, –свидетельствует богослов). И наша литература это почувствовала, наша литература  воочию показала, что если человек не подобен Богу, то он разрушаем (ведь Бога-то он не ощущает!). И можно только скорбеть и удивляться, сколь многие пошли по этому пути  –пути «устранения человека в себе», как нельзя не удивиться, что в России все еще много других, – не пошедших по нововавилонским дорогам, но оставшихся в страшном бездорожье и ощущающих зло как силу внешнюю, чужую. И писатель волен выбирать свою стратегию в этом мире — стратегию подвига (преодоления) или побега от мира и его зла.

«Человек сам себя уступил злу» — это главное, что видит и современная литература. И если мы хотим это понять и восстановить в себе имя человека, если мы хотим вообще ответственности, то стоит читать литературу, в которой ещё не убито напрочь образное и символическое мышление. Классики видели и другое: «человек может не отдать себя злу», может бороться со злой идеей в себе, преодолевать и изживать её. Наша участь в литературе горше — понимать, что образы погибели нам наступают на пятки…
Капитолина Кокшенёва,
председатель Гражданского литературного форума

Живая литература 2011.12.21