События, публикации, отклики
Главное счастье Владимира Крупина
Мы уже сообщали: первым лауреатом Патриаршей литературной премии стал Владимир Крупин. И суток не прошло после вручения ее в Москве, в храме Христа Спасителя, а “первоиспеченный” лауреат уже стоял под пальмами любимой Герценки и держал ответ перед земляками-вятчанами...
- Пришло время Владимиру Крупину потанцевать, - сказал Владимир Крупин и занял место в президиуме. А на паркет под зажигательную музыку выпорхнули его внуки Анечка и Володя, у которых дедова фамилия и его же целеустремленность. И грянул бал, поводов для которого было немало - Патриаршая премия, врученная Владимиру Николаевичу Патриархом Московским и всея Руси Кириллом в московском храме Христа Спасителя, открытие Крупинских чтений в Вятке и грядущее 70-летие писателя, о котором он, похоже, предпочитает не упоминать. Вот и на вечере в Герценке говорил: “Никаких отмечаний - нет сил, я вам и так уже надоел, весь день как рыжий на арене...” Но, наблюдая за внуками, вдохновенно танцевавшими румбу, самбу, вальс и другие бальные танцы, отдохнул душой, победно оглядывая зал: “Каковы ребятки, а!” И потом не торопился выходить из выпавшей ему счастливой роли главы большого семейства, представляя поочередно: “Здесь моя любимая невестка Наталья Андреевна... И супруга Надежда Леонидовна снова в Вятке, к великой радости, и сестра моя Антонина в зале, и брат Михаил...” Снова переходя к внукам, продолжал: “Вот это Володечка, герой рассказа “Дедушка, я помогу найти тебе дорогу!”, а это Анечка - она тоже героиня рассказа, пока еще не напечатанного, но, слава богу, завершенного...”
Похоже, вятским поклонникам творчества писателя-земляка придется привыкать к тому, что самый энергичный, деятельный, самый высоковольтный, по образному выражению главного редактора газеты “Российский писатель” Николая Дорошенко, Владимир Николаевич Крупин для кого-то уже и дедушка. Тем более что самому ему это нравится все больше и больше. За примером далеко ходить не надо - вернувшись из Кильмези, он с удовольствием рассказывал: “Подошли две милые девушки и говорят: “А это ваши правнуки?” А я с внуками приехал... Ну ничего, думаю, в Вятке опять помолодею...”
И опять за свое, представляя внуков: “Мои самые любимые люди, моя главная радость, мое главное счастье...”
Но народ ждал от первого лауреата Патриаршей премии других подробностей, и Владимир Николаевич, предоставив сначала слово главе Кильмезского района В.А. Симонову, наконец уступил. Благо впечатления еще были свежи - и суток не прошло с момента награждения в Москве, в зале соборных собраний храма Христа Спасителя, до творческого вечера в большом читальном зале Кировской областной библиотеки имени А.И. Герцена.
Так стрессово было обставлено
Начал, как всегда, издалека: с того, что прошел все общественные институты советского периода, никогда не боялся и не стеснялся ходить в церковь, поскольку никакой проблемы, никакой ломки для этого у него не было.
- И когда в один день мы с Солоухиным выходили из партии, для нас это не было ни позой, ни изображением того, что мы такие хорошие. Нет, все было естественно. Мы пришли к Зюганову и говорим: “Нужно сменить название партии и принести покаяние в области политики партии в отношении религии”. Он уперся, сказал: “Не мы же разрушали храмы, а если сменим название, то от нас уйдут коммунисты прежние...” “Ну и что, - настаивали мы, - придут молодые...” В общем, он не согласился...
Владимир Николаевич замолчал, будто переводя дыхание или обдумывая, не слишком ли затянулось вступление, потом, заметив самоиронично: “Вы поправляйте вопросами, меня же невозможно остановить”, продолжил:
- Я могу сказать вам честно: меня Господь посетил. В Кильмези сгорел мой дом родной, дом детства, отрочества, юности. Из этого дома я уходил в армию, в этом доме писал первые строки, и этот дом сгорел. Конечно, величайшее горе. Я привозил туда книги, картины, иконы, коллекции и готовил себя к спокойной старости. Но Господь вразумил, напоминая, что не надо копить земных богатств, надо копить богатство нетленное. Потом пошли навстречу Кильмезская администрация, приход Свято-Троицкой церкви в Кильмези, настоятель храма отец Александр, и мы решили не просто возродить дом, а сделать там музей православной культуры. И поэтому мне было не стыдно обратиться через “Русский дом”, через радио “Радонеж”, через “Русский вестник”, через “Русь Державную» и “Вятский край” с просьбой о помощи. И помощь пошла, хотя вятские что-то медленно раскачиваются. И на премию, конечно, надеялся, почему-то полагая, что она огромная, хотя на самом деле это больше моральное удовлетворение...
Епархии четыре выдвигали меня на Патриаршую премию, плюс журналы и газеты, в которых печатался. Такое же выдвижение было у других претендентов. И началось: “Вы попали в длинный список, а это двадцать девять фамилий”. Проходит время - опять сообщают: “Вы попали в короткий список...” А что такое короткий список? Это семь человек. И тут нервы сдали: “Что я в каком-то шоу участвую?!” А куда денешься - на выдвижение же соглашался. Правда, наивно полагая: дадут - и слава богу, не дадут - тоже слава богу, что расстраиваться. Но так стрессово все было обставлено. Собрались в зале соборных собраний храма Христа Спасителя, народу было великое множество. Гигантский хор, гигантский оркестр, гигантский экран - по ходу же у претендентов интервью брали на сцене. Кстати говоря, претенденты достойнейшие. Юлия Вознесенская приехала из Берлина - это хорошая писательница, Валерий Ганичев - профессор, он много сделал для прославления Феодора Ушакова в чине святых. Замечательный писатель Александр Сегень, отец Владимир Чугунов - оказывается, в девяностом году я печатал его первую повесть в журнале “Москва” и заметил: “Этого парня надо тянуть...” А у этого парня сейчас девять детей, он священник и прекраснейший писатель...
Одним словом, мы на сцене и эксперты на сцене. Но им, облаченным властью, раздают бюллетени, они их заполняют - началось голосование. Избирается счетная комиссия, которая ведет подсчет голосов не покидая подмостков. То есть все прозрачно, подчеркну, и никакой подтасовки. А святейший подписал документы, и полнейшая тишина воцарилась. Сижу, читаю молитвы и думаю: “Как будет, так и будет...” Но раздаются фанфары, он встает и меня объявляет....
В ответном слове первый лауреат Патриаршей литературной премии говорил, что всем обязан вятской родине, вере в Христа, православию. Дотошным корреспондентам рассказывал, что в родительском доме всегда была икона, что ни слова, ни полслова плохого там друг другу не говорили, что деда Семена Ефимовича посадили за то, что отказался работать в Пасху.
- Эти корни сказались, и поэтому мне было легко в своем творчестве придерживаться православной точки зрения. Даже в первой книге “Зерна” рассказы матери очень православные, если перечитать. “Живая вода”, “Ямщицкая повесть”, “До вечерней звезды”, “Сороковой день” - все-все пронизано православием. Очень дорого, что и на прошлых чтениях это отмечали, и на нынешних. Потому что совершенно не вижу никакого смысла писать просто художественную литературу, выстраивать любовные треугольники, производственные конфликты, плести интригу, заниматься сюжетом. Зачем?! Надо владеть мыслью и быть удовлетворенным высоким сознанием причастности к вечности...
- Говоря о четырех епархиях, которые выдвигали на Патриаршую премию, вы имели в виду и Вятскую...
- Земля сама по себе уникальная и епархия тоже. Я говорю это не из популизма, не из желания понравиться. Просто я много ездил, но лучше нашей Вятской епархии не видел. Смотрите, что такое были пожары для Рязанской епархии, а наводнения - для юга России. У нас ведь такого нет, слава богу, нашу епархию Господь хранит. И, конечно, Великорецкий крестный ход как величайшая, замечательная школа веры. В нелегких километрах и я обретал спокойствие души, аккумулировал силы для грядущих трудов во славу Божию...
- Владимир Николаевич, а о Великорецком когда впервые услышали?
- В тысяча девятьсот семьдесят шестом году услышал я о Великорецком в богоспасаемых вятских пространствах от Виктора Григорьевича Шумихина, главного библиографа областной научной библиотеки имени Герцена. Именно тогда и стал заниматься Великорецким, куда возил меня батюшка, - потом он уехал. И я стал приезжать уже сам. Потом у меня был дом в Великорецком, вернее, два - сначала один, потом второй. Потом появился целый этаж - теперь он принадлежит монастырю. Ходить в Великорецкое с крестным ходом стал позднее, постепенно постигая, почему они идут, искусанные комарами, холодные, голодные... Хотя нет, при такой заботе об участниках крестного хода правительства области, губернатора, оргкомитета во главе с Александром Александровичем Галицких ни голодным, ни холодным уже не останешься. Но уставшие, измученные, ноги стерты в кровавые мозоли. А закончился Великорецкий крестный ход, вернулся в Вятку, и Нина Аркадьевна Лимонова, главный врач из Кирово-Чепецка, говорит: “Сказали бы сейчас снова идти на Великую, развернулась бы и пошла...”
Великорецкий крестный ход - это аккумулятор духовной энергии. Трудно тебе, несладко - суши сухари и иди в крестный ход. Другое дело, что в Великорецком крестном ходе все меньше и меньше встречаешь вятских. Для меня это одно из страданий. Идешь, идешь и можешь вятского не встретить. Подходят на привале прибалты, москвичи, туляки, и все в восторге от Вятской земли. Но думаешь: “Когда же вятский-то подойдет?” Но опять то юг, то север, то восток, то Сибирь, то Владивосток...
Что за молодежь пошла?
В разговоре с писателем едва ли не самые обязательные вопросы: “Успеваете ли вы читать?”, “На какие издания посоветуете обратить внимание?”, “Кто из молодых писателей сегодня подает надежды?” и “Как вы относитесь к современной молодежи?” Они возникают как бы сами по себе, не вытекая один из другого, но даже самые краткие ответы на них опираются на довольно прочную цепь размышлений. И совет: “Читать как можно меньше” - на самом деле только предваряет другой: “Читать духовную литературу, труды Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, Иоанна Лествичника, Дмитрия Ростовского”.
- Я читатель немногих изданий. Из периодики это газета “Вятский край”, с которой связывают давние добрые отношения, ежемесячный “Вятский епархиальный вестник”, из журналов - “Русский дом”, в котором печатаюсь чуть ли не в каждом номере, “Наследник”, “Наш современник”...
И ответ на следующий вопрос - о писателях:
- Сильно молодых-то и не знаю. Но, несомненно, Александр Сегень, Александр Трапезников, Владислав Артемов, Виталий Богомолов, наш вятский прозаик Евгений Шишкин, наша прекрасная вятская поэтесса Светлана Сырнева, Андрей Воронцов, Вера Галактионова, Светлана Замлелова,
С молодежью в более широком смысле слова, а не только пишущей вроде бы тоже все предсказуемо - еще в древнем царстве Урарту писали на глиняных табличках: “Что за молодежь пошла...” Но у Крупина есть духовник, который говорит ему: “Зовут выступать ко взрослым - можешь и отказываться, а если к студентам или школьникам - всегда соглашайся...”
- В Вятской православной гимназии во имя преподобного Трифона Вятского недавно была встреча - просто удивительные дети, замечательные. Брат Михаил на ней присутствовал, сделал много фотографий, я их пересматривал - какие лица, просто радость и счастье! И в то же время к молодежи я отношусь с огромным состраданием. Наши трудности были - нечего носить, лебеду ели, прошлогоднюю картошку из-под снега. А теперь все мировое зло пришло по души наших детей...
После таких ответов можно было и не спрашивать у побывавшего во многих странах человека: “Что у них мы можем перенять?” Но раз уж сорвалось с языка, извольте получить:
- Ни-че-го! У России свой, единственный и неповторимый путь. Что нам брать у Англии? Как венчают однополых?! Что мы можем брать у мирового сообщества, которое глядит на нас как на низшую расу, и это всегда прочитывается... По-прежнему у России, как говорил Александр Благословенный, нет друзей. Никто в этом мире нам добра не желает. Пора понять и другое: никто ближе к Богу не стоит, чем Россия. Вспомните античность, эти страшные гонения на христиан. И вспомните нашу любимую Русь, которая была языческой, но смиренно приняла в свое сердце Христа...
И тут же о национализме с патриотизмом, поскольку в ворохе записок и на эту тему вопрос обнаружился. А ответ такой:
- К национализму призывает космополитизм. Чем больше талдычат о мировых ценностях, тем больше хочется ценностей родных, национальных. И потом, национализм - дело хорошее, это не фашизм, не нацизм, а ощущение национальных традиций, передача от поколения к поколению завоеванного предками. А когда ненависть идет к русским и во всем мы виноваты, все клятые москали, то, конечно же, не вспоивши, не вскормивши, врага не наживешь...
- Поддерживаете реформу образования?
- Нет, не поддерживаю. Выступал на соборе Никита Михалков, а в президиуме сидел Фурсенко. И он аплодировал Михалкову, даже когда тот называл его двуязычным, критиковал его реформы. Из зала кричали: “Долой Фурсенко! В отставку!” А он встал, встряхнулся и пошел - плюнь в глаза, все Божья роса. Прямо загадка какая-то: у нас министр образования и министр обороны какие-то бессменные - пришли, и сидят, и сидят. Очень тревожно, что Россию заполоняет английский язык. Вспомните Наполеоново нашествие, как в России говорили, что французский язык - это очень культурно. “Матушка! В Париже даже извозчики на французском разговаривают...” А в это время французы загоняли лошадей в Успенский собор Кремля, такая вот цивилизация. И английский язык, когда заполняет пространство, несет гибель. Тогда как русский распространяется как духовное пространство...
Служить, служить и еще раз служить
- Каждый мужчина должен посадить дерево, вырастить сына, построить дом. Это про вас?
- Мой отец, когда слышал такое выражение, всегда смеялся. Он лесник, если поедете в Кильмезь, там последние девяносто километров вдоль дороги сосновые боры идут. Отца работа, он тысячи и тысячи деревьев посадил. И троих сыновей вырастил. А я, к сожалению, только одного сына родил. Но дом строится, в Троицком. Так что все сходится...
- Ваши предпочтения в музыке?
- Без музыки меня бы не было. Я настолько люблю ее, что, когда долго не слышу, как-то даже чахну. Счастье, что в моей жизни долгие годы был Георгий Васильевич Свиридов, я разговаривал с ним, бывал у него. У меня в Переделкине на даче и в городе приемники настроены на круглосуточное радио “Орфей”. Только классика меня спасает - Глинка, Чайковский, Рахманинов, величайшие наши композиторы, из иностранных - Гендель, Шуберт, Шуман. Вот “Аве Мария” кто написал? Музыку все знают, что Шуман, а слова? А слова сочинил Вальтер Скотт...
А еще был такой певец Том Джонс, под его песню “Лайла” я написал рассказ “Песок в корабельных часах”...
Казалось, разговор принимал светский оборот, и по инерции у него еще спрашивали: “Какие женщины вам нравятся?” Не уклоняясь от ответа, но поглядывая на жену, которая, казалось, больше вслушивалась в шелест пальм Герценки, чем в его рассуждения, писатель Владимир Крупин говорил:
- Конечно, есть понятие “русская женщина”. Как бы она ни сердилась, какие бы недостатки ни видела в своем суженом, а придется передачи носить - и будет носить. А придет время по снегу босиком бежать за ним - побежит. Вот эта преданность, верность и есть главная красота женщины. А не та модельная, которая в рекламных проспектах, каталогах...
Потом еще интересовались: “Как распознать графомана?”, будто ничего важнее этого распознания на свете нет. Процитировав Твардовского: “Топить котят, пока они слепые”, В.Н. Крупин воскликнул:
- Боже мой, будучи главным редактором, я столько их видел! Причем понимал: “Если графоман не перестал писать на начальных шагах, он уже никогда не остановится”. Он же видит, что не хуже других. Вот и попробуй его не напечатать, попробуй не принять в союз. Союзу, кстати, это очень вредит. Но я за его будущее все равно спокоен - если раньше нас не перестали читать, то теперь точно не перестанут. И хотя он не дает каких-то материальных благ, как общество пишущих людей он выгоден - мы ощущаем локоть друг друга, солидарность, единение. А как распознать графомана? Не знаю, не знаю... Мне кажется, все решает отклик. Если бы меня не читали, я бы, конечно, и писать перестал. Если человека не читают, зачем он будет писать? Или певица - вышла на сцену, а зал пустой. Зачем ей петь? Так что отклик, отклик и еще раз отклик. И осознание того, что ты спасаешь не только свою душу, но и окружающих, противостоишь хамству, пошлости...
- В этом ваша миссия?
- Миссия? Громко сказано. Надо помереть сначала, а потом мы узнаем размер дарования. Да и не миссия скорее, а служение. Бог дал мне способность слова расставлять в строки, строки в абзацы, а абзацы в страницы. И я просто обязан отблагодарить Господа. Мы же совершенно ничтожны перед Ним - ни одного черного волоса не можем сделать белым, и наша жизнь - это горящая спичка по сравнению с сиянием Солнца. Поэтому служить, служить, служить и, может быть, заслужить Царствие Небесное - вот наша миссия...
Николай ПЕРЕСТОРОНИН, "Вятский край"
Контакты
Карта сайта