События, публикации, отклики

Главное счастье Владимира Крупина

Главное счастье Владимира Крупина

Мы уже сообщали: первым лауреатом Патриаршей литературной премии стал Владимир Крупин. И суток не прошло после вручения ее в Москве, в храме Христа Спасителя, а “первоиспеченный” лауреат уже стоял под пальмами любимой Герценки и держал ответ перед земляками-вятчанами...

- Пришло время Владимиру Крупину потанцевать, - сказал Владимир Крупин и занял место в президиуме. А на паркет под зажигательную музыку выпорхнули его внуки Анечка и Володя, у которых дедова фамилия и его же целеустремленность. И грянул бал, поводов для которого было немало -  Патриаршая премия, врученная Владимиру Николаевичу Патриархом Московским и всея Руси Кириллом в московском храме Христа Спасителя,   открытие Крупинских чтений в Вятке и грядущее 70-летие писателя, о котором он, похоже, предпочитает не упоминать. Вот и на вечере в Герценке говорил: “Никаких отмечаний - нет сил, я вам и так уже надоел, весь день как рыжий на арене...” Но, наблюдая за внуками, вдохновенно танцевавшими румбу, самбу, вальс и другие бальные танцы, отдохнул душой,  победно оглядывая  зал: “Каковы ребятки, а!” И потом не торопился выходить из выпавшей ему счастливой роли главы большого семейства, представляя поочередно: “Здесь моя любимая невестка Наталья Андреевна... И супруга Надежда Леонидовна снова в Вятке, к великой радости, и сестра моя Антонина в зале, и брат Михаил...” Снова переходя к внукам,  продолжал: “Вот это Володечка, герой рассказа “Дедушка, я помогу найти тебе дорогу!”, а это Анечка - она тоже героиня рассказа, пока еще не напечатанного, но, слава богу, завершенного...”
Похоже, вятским поклонникам творчества писателя-земляка придется привыкать к тому, что самый энергичный, деятельный, самый высоковольтный, по образному выражению главного редактора газеты “Российский писатель” Николая Дорошенко,  Владимир Николаевич Крупин для кого-то уже и дедушка.  Тем более что самому ему это нравится все больше и больше. За примером далеко ходить не надо - вернувшись из Кильмези, он с удовольствием рассказывал: “Подошли две милые девушки и говорят: “А это ваши правнуки?” А я с внуками приехал... Ну  ничего, думаю, в Вятке опять помолодею...”
И опять за свое, представляя внуков: “Мои самые любимые люди, моя главная радость, мое главное счастье...”
Но народ ждал от первого лауреата Патриаршей премии  других подробностей, и Владимир Николаевич, предоставив сначала слово главе Кильмезского района В.А. Симонову,  наконец уступил. Благо впечатления еще были свежи - и суток не прошло с момента награждения в Москве, в зале соборных собраний храма Христа Спасителя, до творческого вечера в большом читальном зале Кировской областной библиотеки имени А.И. Герцена.

Так стрессово было обставлено

Начал, как всегда, издалека: с того, что прошел все общественные институты советского периода, никогда не боялся и не стеснялся ходить  в церковь, поскольку никакой проблемы, никакой ломки для этого у него не было. 
- И когда в один день мы с Солоухиным выходили из партии,  для нас это не было ни позой, ни изображением того, что мы такие хорошие. Нет, все было естественно. Мы пришли к Зюганову и говорим: “Нужно сменить название партии и принести покаяние в области политики партии в отношении религии”. Он уперся, сказал: “Не мы же разрушали храмы, а если сменим название, то от нас уйдут коммунисты прежние...” “Ну и что, - настаивали мы, - придут молодые...” В общем, он не согласился...
Владимир Николаевич замолчал, будто переводя дыхание или обдумывая, не слишком ли затянулось вступление, потом, заметив самоиронично: “Вы поправляйте вопросами, меня же невозможно остановить”, продолжил:
- Я могу сказать вам честно: меня Господь посетил. В Кильмези сгорел мой дом родной, дом детства, отрочества, юности. Из этого дома я уходил в армию, в этом доме писал первые строки, и этот дом сгорел. Конечно, величайшее горе.  Я привозил туда книги, картины, иконы, коллекции и готовил себя к спокойной старости. Но Господь вразумил, напоминая, что не надо копить земных богатств, надо копить богатство нетленное. Потом пошли навстречу Кильмезская администрация, приход Свято-Троицкой церкви в Кильмези, настоятель храма отец Александр, и мы решили не просто возродить дом, а сделать там музей православной культуры. И поэтому мне было не стыдно обратиться через “Русский дом”, через радио “Радонеж”, через “Русский вестник”, через “Русь Державную» и “Вятский край” с просьбой о помощи. И помощь пошла, хотя вятские что-то медленно раскачиваются. И на премию, конечно, надеялся, почему-то полагая, что она огромная, хотя на самом деле это больше моральное удовлетворение...
Епархии четыре выдвигали меня на Патриаршую премию, плюс журналы и газеты, в которых печатался. Такое же выдвижение было у других претендентов. И началось: “Вы попали в длинный  список, а это двадцать девять фамилий”. Проходит время - опять сообщают: “Вы попали в короткий список...” А что такое короткий список? Это семь человек.  И тут нервы сдали: “Что я в каком-то шоу участвую?!” А куда денешься - на выдвижение же соглашался. Правда, наивно полагая: дадут - и слава богу, не дадут - тоже слава богу, что расстраиваться. Но так стрессово все было обставлено.     Собрались в зале соборных собраний храма Христа Спасителя, народу было великое множество. Гигантский хор, гигантский оркестр, гигантский экран - по ходу  же у претендентов  интервью брали на сцене.  Кстати говоря, претенденты достойнейшие. Юлия Вознесенская приехала из Берлина - это хорошая  писательница, Валерий Ганичев - профессор, он много сделал для прославления Феодора Ушакова в чине святых. Замечательный писатель Александр Сегень, отец Владимир Чугунов - оказывается, в девяностом году я печатал его первую повесть в журнале “Москва” и заметил: “Этого парня надо тянуть...” А у этого парня сейчас девять детей, он священник и прекраснейший писатель...
Одним словом, мы на сцене и эксперты на сцене. Но им, облаченным властью,  раздают бюллетени, они их заполняют - началось голосование. Избирается счетная комиссия, которая ведет подсчет голосов не покидая подмостков. То есть все прозрачно, подчеркну, и никакой подтасовки. А святейший подписал документы, и полнейшая тишина воцарилась. Сижу, читаю молитвы и думаю: “Как будет, так и будет...” Но раздаются фанфары, он встает и меня объявляет....
В ответном слове первый лауреат Патриаршей литературной премии говорил, что всем обязан вятской родине, вере в Христа, православию.  Дотошным корреспондентам рассказывал, что  в родительском доме всегда была икона, что ни слова, ни полслова плохого там друг другу не говорили, что деда Семена Ефимовича посадили за то, что отказался работать в Пасху.
- Эти корни сказались, и поэтому  мне было легко в своем творчестве придерживаться православной точки зрения. Даже в первой книге “Зерна” рассказы матери очень православные, если перечитать. “Живая вода”, “Ямщицкая повесть”,  “До вечерней звезды”, “Сороковой день” - все-все пронизано православием. Очень дорого, что и на прошлых чтениях это отмечали, и на  нынешних.  Потому что совершенно не вижу никакого смысла писать просто  художественную  литературу, выстраивать любовные треугольники, производственные конфликты, плести интригу, заниматься сюжетом. Зачем?! Надо владеть мыслью  и быть удовлетворенным высоким сознанием причастности к веч­ности...
- Говоря о четырех епархиях, которые выдвигали  на Патриаршую премию, вы имели в виду и Вятскую...
    -  Земля сама по себе уникальная и епархия тоже. Я говорю это не из популизма, не из желания понравиться. Просто я много ездил, но лучше нашей Вятской епархии не видел. Смотрите, что такое были пожары для Рязанской епархии, а наводнения - для юга России. У нас ведь такого нет, слава богу, нашу епархию Господь хранит. И, конечно, Великорецкий крестный ход  как величайшая,  замечательная школа веры. В нелегких километрах  и я обретал спокойствие души, аккумулировал силы для грядущих трудов   во славу Божию... 
- Владимир Николаевич, а о Великорецком когда впервые услышали? 
- В тысяча девятьсот семьдесят шестом году услышал я о Великорецком в богоспасаемых вятских пространствах от Виктора Григорьевича Шумихина, главного библиографа областной научной библиотеки имени Герцена. Именно тогда и стал заниматься Великорецким, куда возил меня батюшка, - потом он уехал. И я стал приезжать уже сам. Потом у меня был дом в Великорецком, вернее, два  - сначала один, потом второй. Потом появился целый этаж - теперь он принадлежит монастырю. Ходить в Великорецкое с крестным ходом стал позднее, постепенно постигая, почему они идут, искусанные комарами, холодные, голодные... Хотя нет, при такой заботе об участниках крестного хода  правительства области, губернатора, оргкомитета во главе с Александром Александровичем Галицких  ни голодным, ни холодным уже не  останешься. Но уставшие, измученные, ноги стерты в кровавые мозоли. А закончился  Великорецкий крестный ход, вернулся в Вятку, и Нина Аркадьевна Лимонова, главный врач из Кирово-Чепецка, говорит: “Сказали бы сейчас снова идти на Великую, развернулась бы и пошла...” 
Великорецкий крестный ход - это аккумулятор духовной энергии. Трудно тебе, несладко - суши сухари и иди в крестный ход. Другое дело, что в Великорецком крестном ходе все меньше и меньше встречаешь вятских. Для меня это одно из страданий. Идешь, идешь и можешь вятского не встретить. Подходят на привале прибалты, москвичи, туляки, и все в восторге от Вятской земли. Но думаешь: “Когда же вятский-то подойдет?” Но опять то юг, то север, то восток, то Сибирь, то Владивосток...

Что за молодежь пошла?

В разговоре с писателем едва ли не самые обязательные вопросы: “Успеваете ли вы читать?”, “На какие издания посоветуете обратить внимание?”, “Кто из молодых писателей сегодня подает надежды?” и “Как вы относитесь к современной молодежи?” Они возникают как бы сами по себе, не  вытекая один из другого, но  даже самые краткие ответы на них опираются на довольно прочную цепь размышлений. И совет: “Читать как можно меньше” - на самом деле только предваряет другой: “Читать духовную литературу, труды Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, Иоанна Лествичника, Дмитрия Ростовского”. 
- Я читатель немногих изданий. Из периодики это газета “Вятский край”, с которой связывают давние добрые отношения, ежемесячный “Вятский епархиальный вестник”, из журналов - “Русский дом”, в котором печатаюсь чуть ли не в каждом номере, “Наследник”, “Наш современник”... 
И ответ на следующий вопрос - о писателях: 
- Сильно молодых-то и не  знаю. Но, несомненно, Александр Сегень, Александр Трапезников, Владислав Артемов, Виталий Богомолов, наш вятский прозаик Евгений Шишкин, наша прекрасная вятская поэтесса Светлана Сырнева, Андрей Воронцов, Вера Галактионова, Светлана Замлелова, Лидия Сычева, Диана Кан... Есть литература, есть на кого Россию оставить. Это поколение очень хорошее, они не продались,  не поддались на приманку “желтого дьявола”, не изменили России. Как, кстати, и Союз писателей России -  самый мощный, в котором около десяти тысяч человек, и я счастлив быть его сопредседателем...
С молодежью в более широком смысле слова, а не только пишущей вроде бы тоже все предсказуемо - еще в древнем царстве Урарту писали на глиняных табличках: “Что за молодежь пошла...” Но у Крупина есть духовник, который говорит ему: “Зовут выступать ко взрослым - можешь и отказываться, а если к студентам или школьникам - всегда соглашайся...”
- В Вятской православной гимназии во имя преподобного Трифона Вятского   недавно была встреча - просто удивительные дети, замечательные. Брат Михаил на ней присутствовал, сделал много фотографий, я их пересматривал - какие лица, просто радость и счастье! И в то же время к молодежи я отношусь с огромным состраданием. Наши трудности были - нечего носить, лебеду ели, прошлогоднюю картошку из-под снега. А теперь все мировое зло пришло по души наших детей...
После таких ответов можно было и не спрашивать у побывавшего во многих странах человека: “Что у них мы можем перенять?” Но раз уж сорвалось с языка, извольте получить:
- Ни-че-го! У России свой, единственный и неповторимый путь. Что нам брать у Англии? Как венчают однополых?! Что мы можем брать у мирового сообщества, которое глядит на нас как на низшую расу, и это всегда прочитывается... По-прежнему у России, как говорил Александр Благословенный, нет друзей. Никто в этом мире нам добра не желает. Пора понять и другое: никто ближе к Богу не стоит, чем Россия. Вспомните античность, эти страшные гонения на христиан. И вспомните нашу любимую Русь, которая была языческой, но смиренно приняла в свое сердце Христа...
И тут же о национализме с патриотизмом, поскольку в ворохе записок и на эту тему вопрос обнаружился. А ответ такой:  
- К национализму призывает космополитизм. Чем больше талдычат о мировых ценностях, тем больше хочется ценностей родных, национальных. И потом,  национализм - дело хорошее, это не фашизм, не нацизм, а ощущение национальных традиций, передача от поколения к поколению завоеванного предками. А когда ненависть идет к русским и во всем мы виноваты, все клятые москали, то, конечно же, не вспоивши, не вскормивши, врага не наживешь...  
- Поддерживаете реформу образования?
- Нет, не поддерживаю. Выступал на соборе Никита Михалков, а в президиуме сидел Фурсенко. И он аплодировал Михалкову, даже когда тот называл его двуязычным, критиковал его реформы. Из зала кричали: “Долой Фурсенко! В отставку!” А он  встал, встряхнулся и пошел - плюнь в глаза, все Божья роса. Прямо загадка какая-то: у нас министр образования и министр обороны какие-то бессменные - пришли, и сидят,  и сидят. Очень тревожно, что Россию заполоняет английский язык. Вспомните Наполеоново нашествие, как в России говорили, что французский язык - это очень культурно. “Матушка! В Париже даже извозчики на французском разговаривают...” А в это время французы загоняли лошадей в Успенский собор Кремля, такая вот цивилизация. И английский язык, когда заполняет пространство, несет гибель. Тогда как русский  распространяется как духовное пространство...

Служить, служить и еще раз служить

- Каждый мужчина должен посадить дерево, вырастить сына, построить дом. Это про вас?
- Мой отец, когда слышал такое выражение, всегда смеялся. Он лесник, если поедете в Кильмезь, там последние девяносто километров вдоль дороги сосновые боры идут. Отца работа, он тысячи и тысячи деревьев посадил. И троих сыновей вырастил. А я, к сожалению, только одного сына родил. Но дом строится, в Троицком. Так что все сходится...
- Ваши предпочтения в музыке? 
- Без музыки меня бы не было. Я настолько люблю ее, что, когда долго  не слышу, как-то даже чахну. Счастье, что в моей жизни долгие годы был Георгий Васильевич Свиридов, я разговаривал с ним, бывал у него. У меня в Переделкине на даче и в городе приемники настроены на круглосуточное радио “Орфей”. Только классика меня спасает - Глинка, Чайковский, Рахманинов, величайшие наши композиторы, из иностранных - Гендель, Шуберт, Шуман. Вот “Аве Мария” кто написал? Музыку все знают, что Шуман, а слова? А слова сочинил Вальтер Скотт...
А еще был такой певец Том Джонс, под его песню “Лайла” я написал рассказ “Песок в корабельных  часах”...
Казалось, разговор принимал светский оборот,  и по инерции у него еще спрашивали: “Какие женщины вам нравятся?” Не уклоняясь от ответа, но  поглядывая на жену, которая, казалось, больше вслушивалась в шелест пальм Герценки, чем в его рассуждения, писатель Владимир Крупин говорил:
- Конечно, есть понятие “русская женщина”.  Как бы она ни сердилась, какие бы недостатки ни видела в своем суженом, а придется передачи носить - и будет носить. А придет время по снегу босиком бежать за ним - побежит. Вот эта преданность, верность и есть главная красота женщины. А не та модельная,  которая в рекламных проспектах, каталогах...
Потом еще интересовались: “Как распознать графомана?”, будто ничего важнее этого распознания на свете нет. Процитировав Твардовского: “Топить котят, пока они слепые”, В.Н. Крупин воскликнул: 
- Боже мой, будучи главным редактором, я столько их видел! Причем понимал: “Если графоман не перестал писать на начальных шагах, он уже никогда не остановится”. Он же видит, что не хуже других. Вот и попробуй его не напечатать, попробуй не принять в союз. Союзу, кстати, это очень вредит. Но я за его будущее все равно спокоен - если раньше нас не перестали читать, то теперь точно не перестанут. И хотя он не дает каких-то материальных благ, как общество пишущих людей он выгоден - мы ощущаем локоть друг друга, солидарность, единение.  А как распознать графомана? Не знаю, не знаю... Мне кажется,  все решает отклик. Если бы меня не читали, я бы, конечно, и писать перестал. Если человека не читают, зачем он будет писать? Или певица - вышла на сцену, а зал пустой. Зачем ей петь? Так что отклик, отклик и еще раз отклик. И осознание того, что ты спасаешь не только   свою душу, но и окружающих, противостоишь хамству, пошлости...
- В этом ваша миссия?
- Миссия? Громко сказано. Надо помереть сначала, а потом мы узнаем размер дарования. Да и не миссия скорее, а служение. Бог дал мне способность слова расставлять в строки, строки в абзацы, а абзацы в страницы. И я просто обязан отблагодарить Господа. Мы же совершенно ничтожны перед Ним - ни одного черного волоса не можем сделать белым, и наша жизнь - это горящая спичка по сравнению с сиянием Солнца.  Поэтому служить, служить, служить и,  может быть, заслужить Царствие Небесное - вот наша миссия...

Николай ПЕРЕСТОРОНИН, "Вятский край"

Все публикации