Приятное это дело – открыть в литературе новое имя! Игорю Удачину 31 год. В 2009-м он дебютировал сразу двумя романами, опубликованными под одной обложкой. Минуя «инкубаторы» для молодых и толстые журналы, перед нами явился, без сомнения, интересный и вполне сложившийся писатель.

 – Игорь Удачин, поздравляю вас, извините за каламбур, с творческой удачей – выходом романа «Встретимся в Эмпиреях». Расскажите, как возник замысел этого произведения? Вы сразу замахнулись на крупную форму или у вас были до этого рассказы, наброски, этюды? И вообще, интересно: как вы начали писать? Что послу-жило толчком именно к такому способу самовыражения?

– Каламбура без подсказки я и не заметил бы. Ведь это не творческий псевдоним, а фамилия, с которой живу от рождения. Замысел произведения возник ещё в студенческие годы. Неуверенность в правильности выбранной профессии, перспектива военной службы в рухнувшей империи (я понимал своих дедов, ходивших в атаку, воодушевляя себя чест-ным и суровым криком: «За Родину! За Сталина!», но плохо себе представлял, как можно пойти на смерть, надрывая связки возгласами «За Ельцина! За олигархию!»), тотальная апатия, сдобренная весёленьким вседозволяющим «либерализмом», отравившим меня и моё поколение, – всё это слоилось, накладывало отпечаток, требовало какого-то менталь-ного «взбрыкивания», «выхлопа». Наверное, чтобы очиститься от той непотребщины, ко-торую мы, как губка, в себя сверх всякой меры впитали – и пишутся подобные романы. Впрочем, в какой-то момент я заставил себя остыть и заретушировал любые «похожести» на нашу действительность. Получилась фантасмагория. Озорная и в то же время грустная история. Посвящаю её всем Молодым, «ищущим себя». Набросков и этюдов не было. Ска-жем так, «роман» – это «мой» формат. Я это ещё давным-давно почувствовал. Мне в нём «уютно». Без спешки, нанизывая идею за идеей, ситуацию за ситуацией на стержень заду-манного остова произведения – получается, наконец, то, к чему стремился. Даже если во время написания «большого произведения» параллельно пишутся рассказы, – «малыши» в итоге всё равно не доживают до поры своей литературной самостоятельности. Роман их «перемалывает» и вкрапляет в своё тело…

А писать я начал ещё со времён младшей школы. На мои детские стихи присылали рецензии «Пионер» и «Мурзилка». В старших классах повестями зачитывались школьные товарищи и учителя. Потом поостыл к «писательству». Занимался музыкой и портретной живописью. И только после окончания университета вновь во мне проснулся «голод писа-тельства». На ваш последний вопрос, «что послужило толчком», отвечу честно, как было. Запомнилось очень хорошо. Понаблюдав за моими творческими метаниями, подошёл для задушевного разговора брат и без обиняков посоветовал: «Выбери, к чему душа лежит. Делай что-нибудь одно. И начинай прямо сейчас. Потом – даже если очень захочешь – по-здно будет». Начал. И до сих пор не могу остановиться…

– Подробнее о своей семье, о среде, из которой вы вышли, о книгах, которые на вас в юности произвели сильное впечатление.

– Обычная семья. «Рабоче-крестьянская», как говорится. Отец – коренной москвич, водитель грузовой машины с большим стажем. Мама – красавица. Умерла от рака, когда мне было 17 лет. Моим героям из «Встретимся в Эмпиреях» тоже всем по 17… И ещё – старший брат Андрей. Краснодеревщик, золотые руки. Всегда жили небогато, но душа в душу. Вот уж точно могу сказать – во мне воспитано «чувство семьи». Знаю, что и моя но-вая семья будет дружной, сплочённой, здоровой. Если вспомнить книги, которые в юнос-ти произвели на меня сильное впечатление, – то это, по всей видимости, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и «Обломов» Ивана Александровича Гончарова.

– Что на вас как писателя оказало решающее влияние в вашем становлении? Кто ваши литературные учителя? Подозреваю, что это, в основном, зарубежные ав-

торы. Почему западная литературная традиция (скорее даже американская, как мне кажется) привлекает вас больше, чем отечественная?

– Когда почувствовал вкус не просто к чтению, а к «неуёмному заглатыванию» книг – то первыми, кого я проглотил, были Ремарк и Кастанеда. Поныне благодарен этим писателям, скажем так, за их «талант увлечь» молодой ум, разбудить в нём творческое на-чало. Если мне говорят, что мои романы отдают «ремарковщиной», то, честно признаюсь, – как комплимент это воспринимаю, хотя вроде бы задеть хотели… После Ремарка, Каста-неды и подобных авторов стал читать много русской классики. Толстой, Достоевский, Го-голь, Лесков. Пиршество красивого русского языка и изящной философии. Потом открыл для себя удивительно мощные романы Зощенко (коробит тот факт, что многие восприни-мают Зощенко только лишь как автора коротких юморесок). Обожаю Виктора Гюго и Ва-силия Макаровича Шукшина. В языке Набокова просто-таки купался! – пока не дошёл до «Лолиты»… Проглотил полное собрание сочинений Блаватской. После неё, правда, снова пришлось делать «прививку» авторами-«почвенниками». Порой я даже опускаюсь до де-шёвого бульварного чтива – но зато как приятно потом вернуться к качественной литера-туре (почувствовать контраст)! Иными словами, мне близка и отечественная (теплее от неё на душе), и западная литература (обостряет разум, освежает восприятие жизни). Какая из них в наибольшей мере на меня влияет – это уже за гранью подсознательного… Из аме-риканских авторов отметил бы Фицджеральда. Ещё слышал мнение, что «Встретимся в Эмпиреях» чем-то напоминает «Над пропастью во ржи» Джерома Д.Сэлинджера. Но эту вещь я прочитал позже, чем написал свою. Тема неисчерпаемая, и… нет однозначного от-вета на вопрос.

– С «живыми» писателями вы общаетесь? Чему у них научились?

– Возможно, вас это удивит, но я вообще не общаюсь с писателями, которые рабо-тают в жанре художественной литературы. И считаю эту «изоляцию» для себя в каком-то смысле благословенной. Не испытываю на себе «влияний» и не имею соблазна на кого-то «влиять». Зато мне очень интересно в среде писателей-историков, публицистов. Валерий Шамбаров, Олег Платонов, Юрий Воробьевский, Владимир Бушин, Алексей Мартыненко и др. Безумно интересные люди! Пообщаться с ними – одно удовольствие. Принципиаль-ности, пожалуй, научился. Смелости озвучить позицию. Если сказал «А» – скажи и «Б». Если во что-то веришь и знаешь, что за тобой правда, – не тушуйся, доказывай свою пра-воту. Не позволяй клеветать на историю твоего народа, твоей страны.

– Расскажите о вашей частной жизни. Есть ли у вас семья и откуда вы берёте свободное время (и средства) для творчества?

– Есть отец. Есть брат, у которого уже своя семья. Есть невеста. Летом планируем пожениться. Но творчество, хочется думать, только выиграет от новых жизненных впечат-лений. Да и кто возьмётся спорить, что создание новой ячейки общества менее ценно, чем издание новой книги?..

– Роман «Ковчег» мне видится более масштабным по замыслу, чем «Встретим-ся в Эмпиреях». Но, мне кажется, что временами материал вас «подчиняет», и вы в некоторых сценах уже «не хозяин» повествованию. И всё же это интересная работа, заслуживающая внимания. Был ли у вас реальный прототип главного героя – недо-тёпы Занудина, который в решающую минуту всё-таки побеждает в духовном по-единке?

– Соглашусь с вами – «Встретимся в Эмпиреях» получился более органичным. В «Эмпиреях» – «живые» герои, которые имеют реальных прототипов. «Ковчеговский» же Занудин – изначально вымышленный, хотя и олицетворяет собой сонм наших сограждан, потерявших веру в завтрашний день, духовно истощённых, обманутых, разочарованных, загнанных каждодневно ускоряющимся ритмом жизни с утерянным смыслом. Уклоняю-щиеся от духовного поединка – обедняют себя. В любом человеке всегда борется какое-то «за» с каким-то «против». Кто не отчаивается, стремится к идеалам добра, возвышает свою душу – тот побеждает. Да, «Ковчег» по замыслу более мощен, и на этом романе я хорошенько «споткнулся», не воплотил идею на должном уровне. Работать над романом бы-ло неописуемо интересно, но с самого начала я, пожалуй, отдавал себе отчёт в том, что «провалы» неизбежны и «совершенства формы» добиться не удастся. Сатира, эзотерика, вольный сюрреализм и грубый натурализм – из таких разнородных составляющих оказа-лось весьма непросто вылить что-то «целостное». Михаил Афанасьевич Булгаков, – дума-ется мне порой, – сталкивался с аналогичными трудностями, работая над «Мастером и Маргаритой». Чтобы подвести читателя к важному, сакральному – разве не приходилось классику перебарщивать в своём произведении с откровенным абсурдом? Читателю как бы предлагается поступиться (на время чтения произведения) своим привычным рацио-нальным миропониманием. Автору, работая над произведением подобного жанра, и само-му приходится им (рациональным миропониманием) поступаться. В этом ли причина или в чём-то другом – дать убедительное объяснение затрудняюсь. Но вы правы – «подчине-ние материалу», так или иначе, имело место быть.

– Предлагали ли вы свои романы в литературные журналы? Читаете ли вы литературную периодику?

– Нет, не предлагал. Меня почему-то смущала перспектива «раздробления» дебют-ных романов на части. А литературную периодику заменил Интернет… Только книги про-должаю читать «вживую» – и для меня они никогда не превратятся в анахронизм (при всём, казалось бы, удобстве электронных библиотек).

– Что главное для вас в творчестве? Самовыражение? Поиск истины? Стрем-ление увлечь за собой читателя? Коммерческий успех?

– Стремление увлечь читателя. На мой взгляд, это первостепенно. Если человек «с трудом» осилил треть или, скажем, половину книги – и всё же не вытерпел, отложил в сторону, – считай, ты попросту украл у него время… И только если книга читается с инте-ресом, «не отпускает» – можно переходить к постановке и рассмотрению следующих во-просов, а именно: что ты «сумел дать» читателю, как повлиял на его мироощущение, «со-зидатель» ты по своей сути или «разрушитель», достоин ли поощрения (к вопросу о ком-мерческом успехе) и прочее. Безусловно, творчество – это и самовыражение, и перманент-ная погоня за неуловимой истиной, беспрестанный поиск эталонов (и «анти»-эталонов, кстати, тоже) для подражания. И всё-таки важнее для меня (по крайней мере, на данном этапе творческого пути) – заворожить читателя какой-то особой (неповторимой) атмосфе-рой и нетривиальностью сюжета.

– Над чем вы сейчас работаете?

– Над романом под рабочим названием «Целлофановые сердца». Но не стану забе-гать вперёд, обрисовывать фабулу. Работа ещё предстоит долгая, обстоятельная. Сейчас, конечно, для меня важнее судьба книги, о которой мы с вами беседуем.

– В это издание вошли, как уже понял читатель, два больших романа «Встре-тимся в Эмпиреях» и «Ковчег». Оба – дебютные, оба – абсолютно непохожие, разные по стилю. Поясните замысел их объединения в одной книге.

– Заметил такую тенденцию, что, познакомившись со «Встретимся в Эмпиреях», читателю не так-то просто «перестроиться», начав читать второй роман. «Ковчег» более провокационный. Экспериментальный. Даже, если хотите, «хулиганский». Но всё-таки идея в нём заложена позитивная, созидательная. Да, романы непохожие. Этот контраст – как своеобразная встряска для читателя. И давайте говорить откровенно. Объединение двух новых романов в одном издании – шаг, идущий вразрез всем законам коммерции. Но зато увидело свет солидное, крупноформатное, подарочное, глянцевое издание. Призываю всех авторов – уважать себя и Своих Читателей. Книга должна быть такой, которую не стыдно поставить в своём доме на полку. Другими словами, я сознательно объединил два ранее не издававшихся и разноплановых произведения в одном издании. Тем самым про-демонстрировал творческую гибкость. И добился того оформления, за которое не стыдно.

– Заглядываю на последнюю страницу: тираж книги, прямо скажем, невелик. Планируется ли переиздание?

– Безусловно. С полной уверенностью уже можно констатировать: книга нашла «своего» читателя. И она будет переиздаваться. С исправлениями и дополнениями. Рас-смотрю любые предложения от издательств.

– Последние три книги, которые вы прочитали.

– Прочитал книгу Лидии Сычёвой «Эх, славяне!..», которую, кстати, не так-то лег-ко оказалось достать… Под большим впечатлением. Статьи читаются на одном дыхании. Спасибо за пищу для ума и удовольствие от слова! Книга И.Миронова «Замурованные. Хроники Кремлёвского централа». И юбилейное издание Николая Рубцова «Сочинения: Прижизненные издания; Избранное».

– Могли бы на память прочитать что-нибудь из Рубцова?

– Улетели листья

                           с тополей –

Повторилась в мире неизбежность…

Не жалей ты листья, не жалей,

А жалей любовь мою и нежность!

Пусть деревья голые стоят,

Не кляни ты шумные метели!

Разве в этом кто-то виноват,

Что с деревьев листья

                                     улетели?

Вопросы задавала Лидия СЫЧЁВА

Впервые опубликовано в «Литературной России», 12.02.2010

Другие статьи, рассказы, эссе Лидии Сычёвой читайте здесь

Книги здесь или здесь