О  книге Лидии Сычёвой, посвящённой творчеству Валентина Сорокина

Эту объёмную книгу (348 страниц) выпустило в 2016 году (к 80-летнему юбилею Валентина Сорокина) издательство КДУ («Книжный дом – Университет»). Сама Сычёва назвала «Дорогу поэта» своей главной, на сегодняшний день, книгой. С этим нужно согласиться – при том, что Сычёва – автор уже почти десятка книг и прозы, и публицистики, и литературной критики; при том, что из-под её пера уже вышла книга «Время Бояна» (М., 2011), также посвящённая в значительной степени творчеству В. Сорокина.

Новая книга «Дорога поэта» отчасти опирается на прежние публикации Сычёвой о Сорокине, но ни в коем случае не является компиляцией ранее опубликованных текстов. Это именно новая книга, написанная заново, от начала до конца, как история путешествий Сычёвой по стране и одновременно как история путешествий в глубь времени: к началу творчества Сорокина, затем – к каждому следующему этапу его жизни в хронологическом порядке. Поездка на родину поэта на Южный Урал описана в начале книги, хотя не в самом её начале. Открывают книгу рассказы о двух поездках Сычёвой, вроде бы, не связанных напрямую с творчеством Сорокина: в Карелию и в Волгоград, на Мамаев курган. Но в этих поездках Сычёва (которая вообще много путешествует) размышляла, как всегда, о современном состоянии России, о русском народе и русской культуре.

Эти – её собственные – размышления и выводы задают её отношение к поэзии Валентина Сорокина; это – отношение равного к равному, что следует особенно подчеркнуть, ибо здесь – наиболее характерная черта всей книги Сычёвой.

Отношение равного с равным не столь уже часто встречается в биографических книгах, среди немногих примеров – биографические очерки Горького, например, о Льве Толстом и о Ленине: Алексей Максимович справедливо считал себя величиной равной по значению этим двум великим историческим фигурам. В таком же духе выдержана книга Федина «Горький среди нас», в которой Федин приводит и свою переписку с Горьким, содержащую нелицеприятную критику произведений классика.

В таком стиле написана и книга Сычёвой о Сорокине: это два писателя равного значения (хотя, конечно, разных поколений). И, хотя Сычёва в книге нигде и ни в какой форме Сорокина не критикует, но она даёт собственную интерпретацию того же, о чём писал и поэт; и автору этих строк её суждения представляются порой даже более глубокими и более весомыми (как, кстати, и суждения Федина о литературе в чём-то были точнее Горьковских).

В первую очередь, замечаешь, что интонация Сычёвой более напряжённая и горестная, даже более мрачная чем у Сорокина. Да, Валентин Сорокин всю жизнь боролся и борется за Россию; он повторял и повторяет, что страна наша, народ наш – на грани гибели. И всё-таки он прожил, в общем и целом, успешную жизнь, хотя, по его мнению (как он сам говорил в своих интервью), в Хрущёвские и Брежневские годы русскости в нашей культуре было ещё меньше чем сейчас. Тем не менее, Сорокин десять лет работал главным редактором едва ли не крупнейшего в стране издательства «Современник», а затем тридцать с лишним лет (до 2014 г.) руководил Высшими литературными курсами.

Сегодня писателям русского патриотического крыла почти не мешает цензура, это правда. Но в ходу другие приёмы борьбы: государственные дотации («Роспечать») захвачены либералами (атеистами и западниками), а в интернете и в малотиражной печати искусственно создано изобилие разного рода сумасшедших теорий и экстравагантных самовыражений. Каждый сам себе и издатель, и блогер, и литературный критик: пишут о собаках, кошках, инопланетянах и лишь где-то в самом конце списка – о сознательной политике удушения России.

Потому-то так мрачна интонация Сычёвой. «И вот я еду, еду, и на сердце – неизбывная тяжесть. А небо – большое-большое, синее, ясное, поля лежат на все четыре стороны, а там, дальше, – косогоры, лесочек… За селом – кладбище. Небольшое, за заборчиком. Прибранное… Да, когда есть родина – умереть нестрашно. Во всяком случае, не так страшно, не так ужасно. Нет родины – и вечный страх, вечные «блуждания», обезьянничанье и приспособление. Нет родины – и инстинктивное уничтожение всех, кто эту родину чует, чувствует, кто живёт для неё».

Мрачное мироощущение Сычёвой – не результат какого-то минутного огорчения; это – стойкое и едва ли не основное её чувство по отношению к жизни. Кстати, это очень русское чувство…

В книге Сычёвой мы с этим мироощущением встретимся не раз; пожалуй, оно пронизывает всю книгу, например, размышления писательницы о своём поколении:

«Я пишу о том, что меня волнует, и мне нет дела до того, как всё это соотносится с «официальными концепциями», с «приличиями», с «умолчаниями» и проч. Я пишу, потому что представляю одно из самых обворованных поколений – поколение «шестидесятников» - тех, кто родился в шестидесятые. А обворовали нас другие, «оттепельные», хрущёвские шестидесятники. Это в наши головы вбивали, что Булат Окуджава – «совесть нации», что Евгений Евтушенко – самый яркий поэт современности, а «Двести десять шагов» Роберта Рождественского – откровение, равное «Анне Снегиной» и «Евгению Онегину»… А литературные шестидесятники – всего лишь горстка многочисленных потомков «комиссаров в пыльных шлемах», которые оседлали нашу прессу и ТВ, кино и театр, науку и образование, торговлю и криминал. Мы должны разобраться в нынешней литературной ситуации, чтобы, по мере сил и возможностей, восстановить справедливость и прополоть, наконец, поля. Культура, по Далю, есть «обработка и уход, возделывание»».

На этой цитате я пока прерву разговор о мироощущении и об идеях Лидии Сычёвой и обращусь к стихам Валентина Сорокина.

Биография Валентина Васильевича Сорокина, только что отметившего 80-летие, хорошо всем известна; и всё-таки я напомню, что он родился в 1936 году и печататься начал рано: первая книжка выходит в Челябинске уже в 1960 году (когда поэту 24 года), первая книжка в Москве – в 1963 году. Почти сразу наряду с советской темой, и даже мощнее, чем она, начала в его стихах звучать тема русская. Вот фрагмент стихотворения «Я русский», опубликованного в газете «Челябинский рабочий» в 1960 году:

Я русский

Терпеливый человек,

Легендами

И сказками повитый…

Из века в век меня,

Из века в век,

Одолевают беды и обиды.
 

Меня палили бешеным огнём,

Меня душили

Жилистым арканом.

Меня кололи

Пикой и копьём

Разгневанные орды

Чингис-хана.
 

Голодный, непричёсанный, босой,

Лицом закаменев

Над Русью жалкой,

Я их сшибал оглоблей,

Стриг косой,

Я их лупил

Простой дубовой палкой.
 

Я шёл на шахты

И на рудники.

Я шёл по льдам,

По зарослям таёжным.

А за спиной хихикали враги:

- Иван, куда ты

С грамотой лаптёжной?
 

И зверя разъярённого

Лютей,

Завербовав предателей

На помощь,

Они моих

Наставников, вождей,

Из пистолета

Убивали в полночь…

Лидия Сычёва комментирует эту последнюю строфу следующим образом: «Поэт пишет о времени репрессий, обвиняя врагов в русофобии. (Народ с развитой мифологией – «легендами и сказками повитый» - не может быть малограмотным!) Автор прямо заявляет о том, что вчерашние «враги», репрессированные поэты – его наставники».

Совершенно правильный комментарий!

Напомню дату публикации стихотворения: 1960 год. Давно уже объявлена борьба с «культом личности Сталина» и начата реабилитация чуть ли не всех без разбора. Реабилитируют евреев – жертв борьбы с космополитизмом, и они возвращаются в столицы и занимают различные должности в сферах науки и культуры; реабилитируют крымских татар, и они возвращаются в Крым; чеченцев, и они едут в Чечню и выгоняют тех, кто успел поселиться в обезлюдевшей республике. В этой волне, естественно, реабилитируют и репрессированных русских поэтов, таких как Павел Васильев, Борис Корнилов, как Борис Ручьёв, вернувшийся из лагеря и сделавшийся старшим другом и наставником Валентина Сорокина.

Вновь издают Есенина, многих других ранее запрещённых русских писателей, и, главное, реабилитируется само понятие русской культуры – не советской, а именно русской. Возможно, эта реабилитация и была основной, из-за которой были затеяны все остальные; вот только существовала категория людей, которую отнюдь не собирался прощать Хрущёв: репрессированные православные священники и монахи. Как бы там ни было, но русскость уже не была под запретом, следовало закреплять этот успех, как можно мощнее брать русскую ноту в культуре, что и сделал Валентин Сорокин.

Эту ноту он держит, эту партию ведёт до сих пор.

Не смогу разлюбить, хоть убей,

Потому что родился не чёрствым,

Эту синюю сонность степей,

Эти звёзды, берёзы и вёрсты.

Любовь к России – чувство, в котором Сорокин не устаёт исповедоваться; любовь эта – страстная и безоглядная:

Ты у меня одна, одна

И на земле одна, одна, -

Мне на мучения дана

И –

       на бесстрашие дана!..
---

Мне говорить о Родине – как петь,

Как звонкий лук, как тетиву иметь –

И поверять сквозь лающую мглу

Великой речи грозную стрелу!..

Цитировать стихи Сорокина о любви к России я мог бы долго: их очень много, этих лирических стихов, и я воздерживаюсь от их цитирования лишь ради экономии места. В отношении к этой теме я бы сравнил Сорокина с поэтом эмиграции Георгием Ивановым, который тоже создавал целые циклы о любви к России. Однако Сорокин не только свою лирику, но и большие поэмы посвятил именно России, крупным историческим личностям, боровшимся за Русь против иноземцев. Я имею в виду такие поэмы как «Евпатий Коловрат», «Дмитрий Донской», «Бессмертный маршал» (о Георгии Жукове) и другие.

В этих поэмах, во многих стихотворениях Сорокин часто повторял следующий полемический приём: гневные тирады, направленные против давно канувших в небытие исторических сил и личностей (например, татаро-монгольских завоевателей, Лжедмитрия и т.д.), на самом деле целили в современных врагов России, в том числе, и во внутрироссийское сионистское лобби, и это хорошо понимал любой читатель. Ну как можно было не понять, например, следующие строки из поэмы «Дмитрий Донской»:

О ярость русских,

Правдивых глаз, прекрасных глаз;

И на широких, и на узких

Путях –

Остерегайтесь нас;

Глаза – в глаза,

От русской боли

Вам не уйти, мы не простим,

Во имя Родины и воли

Глазастых мы детей растим;

Глаза – в глаза,

Свободой нашей,

Под цвет зарезанной зари,

Пришелец, будешь ты окрашен,

И мир разбудят звонари!

Итак, можно сказать, что Валентин Сорокин – поэт одной темы, одной мысли; он – певец русской идеи в её противостоянии с идеями чужеземными идеями. Можно сказать, что он в поэзии делал то же самое, что в прозе Белов и Астафьев; хотя и Валентин Сорокин – автор нескольких книг прозы и публицистики. Его проза – резко протестная, это своего рода сатирические шаржи, что видно даже по названиям книг: «Биллы и дебилы: Роман в ярких документальных рассказах» (М., 2003), «Первая леди: проза» (М., 2007), «Макаки в полумраке: Очерки» (М., 2010).

Научиться называть врагом настоящего врага – вот что должен сделать русский человек. Этому учит поэзия Валентина Сорокина, и этому посвящена книга Лидии Сычёвой.

г. Санкт-Петербург

Источник: Частный корреспондент, понедельник, 19 сентября 2016 года

Ещё о книге

Все публикации