У нас произошли мощные кадровые извержения – главу района попёрли, и вся пирамида пала. Директоршу, «человека года», свергли – она теперь никто и звать её никак – обычная учительница-пенсионерка. Вот тебе и «государство – это я!». Ниже травы и тише воды, – кончились дни золотые. Зато у других они начались…

Новую директоршу по фамилии Макухина, снятую с зам главы по социальным вопросам, в школу привела представлять новейшая зам главы, воздвигнутая на это тёплое местечко после смещения Макухиной. Я, признаться, не сразу и опознала высокое районное начальство – новоиспечённая чиновница была разряжена в пух и прах, в алом костюме, в маникюре – ногти накладные, как вилки торчат, в тёмных очках и мелированных кудрях. При ближайшем рассмотрении это оказалась Люся Казачкова, которая за последние 15 лет где только ни работала (её всячески гнобили из-за её простецкого происхождения) – начиная от торговли на рынке бакалеей и далее – инспектором по детям-сиротам, воспитателем в ПТУ, руководителем кружка краеведов в Доме культуры, профсоюзным деятелем на мехзаводе и т.д. – всего восемь мест работы, девятое – биржа труда. Зимой она помыкалась-помыкалась на пособие, да и уехала гувернанткой в Москву. И вдруг двоюродный родич приходит во власть, ей телеграфируют, она бросает присмотр над дитём капиталиста (водочного магната), и её тут же инагурируют на должность! Т.е. чудеса в жизни возможны, и теперь Люся наконец-то оттянется на госслужбе.

Что же касается Макухиной, то отец её ещё в советские годы заведовал мясокомбинатом и был большим человеком, горя в жизни она никогда не знала, карьера её шла ровно да гладко, из одного руководящего кресла в другое. Теперь же Макухин одряхлел, потерял силу, и не смог удержать её в номенклатуре. Но всё же старые связи сработали – макухинскую дочь выбросили не на улицу (чуть не сказала – на панель), а посадили на кормление в  школу.

Понятно, что старая директорша в шоке – три года она гребла деньги как хотела, волокла отсюда всё, куда её глаз падал, и вдруг – переход в простые смертные, низвержение с Олимпа. Стала она коллектив подбивать на бунт, письма подмётные в область слать – какая она, мол, хорошая и опытная руководительница, и что нельзя проверенными партийными кадрами так легко разбрасываться – выборы-то на нашем участке всегда были «правильными»; уж что она, как председатель избирательной комиссии, творила – это вообще отдельный рассказ, тянущий на уголовное дело!.. Ну, всё бесполезно: массы её не поддержали в борьбе за директорский трон – народ у нас в школе отчаявшийся и индифферентный, а по отношению к «человеку года» так и вовсе язвительный – мол, отлились кошке наши слёзки!

Макухина, впрочем, тоже оказалась в прострации – во-первых, как ни крути, а позорное понижение, что всегда для чиновника стресс, а во-вторых, раньше она за чьей-то спиной сидела, а тут – хочешь ни хочешь – надо самой шевелиться. А школа – разграблена полностью, окна вываливаются, пороги потрескались; как-то я иду, вижу, техничка Зина сидит и голыми руками бетон на ступени лёпает (трещины тектонические, как после землетрясения на Гаити). Сиди, лёпает, и матом гнёт – потому что в школе нету ни одного мужика!

Да, впрочем, скоро баб и не будет. Осталось одно старьё – молодежь разбежалась по городам и весям (кто на такую зарплату пойдёт?), свободные пенсионерки тоже в Москве востребованы, работать некому. Руководить – да, тут у нас тесно, когда деньги надо делить. А работать за копейки народ уже отучился. Физику никто не ведёт, иностранный язык – побоку, математика – через пень-колоду, а тут ещё историчка попала в больницу с язвой желудка.

Мне стали впаривать её часы. Ладно, говорю, в 5-е классы выйду, детишки маленькие, книжка с картинками, что-нибудь наплету. Как раз там Месопотамия шла, бог солнца Шамаш и законы Хаммурапи. И вот «око за око, зуб за зуб», шумеры, клинопись, – исторический процесс пошел, двинулся к падению Вавилона.

Но тут меня стали терроризировать старшеклассники. Бедные дети уже поняли, что никому они абсолютно не нужны, что «спасение утопающих» есть их собственная «проблема» – туда-сюда и аттестация, а у них половина предметов не ведётся! И стали они меня преследовать: «Возьмите нас! Возьмите!» Я от них отбиваюсь: ребята, у меня своя работа, некогда… (Да и зачем они мне, честно говоря? Здоровье уже не то, чтоб чужие кучи разгребать. Я выучила свои 72 орфограммы, ночью разбуди, я их расскажу, а тут надо голову ломать, заводиться…)

Тогда инициативные дети самоорганизовались и пошли депутацией к Макухиной. Она меня вызвала:

– Возьмите 9-е классы на неделю!

Думаю: нехорошо начинать знакомство с новым руководителем с конфронтации. С другой стороны, я же не специалист, в истории ничего не понимаю:

– Этому пять лет в институте учат…

– Я Вас очень прошу. О детях подумайте…

Во! Про детей вспомнили! Хорошо, говорю, на неделю выйду, но не больше.

Пошла в районную библиотеку, набрала сумку книжек. Читала все выходные, одурела полностью, сортируя материал на брехню и правду (нас-то, слава богу, нормально учили, до сих пор кое-что в голове осталось). Учебники написаны еврейскими людьми, все акценты расставлены в нужном им варианте, вот тебе и «Россия и мир»!

Пришла я на урок, исписала всю доску, повесила карту, стала им вдалбливать, что такое «аятолла», что такое «третий мир», «неоколониализм» и прочие абстракции. Дети запущенны, у них вообще нет никакого понимания исторического развития и представления, что в мире творится. Живут по телевизионным понятиям. Некоторые не могут Юго-Восточную Азию на карте найти! Кошмар, в общем.

Оценок в журнале нету – совсем катастрофа! Позвонила Зое Петровне в больницу: что делать? Она сразу всё разрулила. Проведи, говорит, письменную работу. Пятерок никому не ставь. Много написано – ставь «четыре», поменьше – «три», совсем ничего – «два».

Я так и сделала. Проверяла, закрыв глаза, потому что грамматических ошибок – воз. Но кое-как неделю перемогла.

В понедельник завуч и Макухина опять ко мне подъехали:

– Зоя Петровна до конца месяца не выйдет, выручайте!

Тут меня такая злость взяла! Допустим, Макухина, жертва чиновничьего переворота, не в теме, но завуч-то, растленное существо, три года меня терроризировала вместе с «человеком года»! Как я их просила – дайте мне хоть два часа кружков или факультативов на бедность, нет, всё себе да прихлебателям подгребали! А теперь, когда  «униженные и оскорблённые» в Москву съехали или в борозде пали, я их «выручать» должна?!

Ну, я и погнала:

– Вы знаете, что история – мировоззренческая дисциплина? Что это не дважды два четыре и не суффиксы «чик-ник»?! Это огромная ответственность – детям головы смыслами начинять!

Завуч запела:

– Ну Вы же прекрасный педагог, у Вас высшая категория…

– Значит, в прошлые годы я была плохим педагогом – вы мне и копейки не дали подработать, а тут вдруг стала прекрасным?! И я должна вечерами слепнуть, книжки лопатить, утомлённую гипертонией голову напрягать, чтобы ваши кадровые дыры заткнуть?

– Как Вы разговариваете! (Они прямо опешили, потому что привыкли, что перед ними стелятся да лебезят.)

– А вы что, не знаете, что в России теперь действуют законы древнего мира: око за око, ты мне – я тебе, не подмажешь – не поедешь и т.п. И я за 22 рубля (цена урока в нашей школе) гробить своё честное имя – гнать детям туфту непрофессиональную – не буду! Мне время и нервы дороже вашего расположения.

– А нам что делать?

– Звоните в гимназию или во 2-ю школу, падайте на колени, пусть оттуда учитель придёт на замены, – развернулась и дверью хлопнула.

Разругалась вдрызг. А на душе так хорошо стало: первый раз за столько лет начальству правду сказала. Правда, трясло меня долго: до дома шла, сама с собой вслух разговаривала, продолжая заочно с ними лаяться.

А тут у нас техногенная катастрофа – «Саяно-Шушенская ГЭС» – трубы прорвало на первом этаже (никто ж хозяйством не занимался, только воровали по примеру Чубайса да пыль в глаза пускали); в это же время началась эпидемия гриппа, учителя дохлые, организмы у них изношены непосильной работой, они первыми закашляли и зачихали, а из области передали директиву – прислать на совещание от школы человека, чтобы тот выступил с докладом о нравственном воспитании.

И снова я в кабинете у Макухиной, и она меня вместе с двумя завучами начинает обрабатывать:

– Поезжайте, представьте школу в области…

Я в полном изумлении:

– Неужели из 60 человек педколлектива больше некого послать?! У нас есть завуч по воспитательной работе (тоже блатная, с детьми у неё постоянные конфликты), это её прямая обязанность.

Завуч эта аж взвизгнула:

– Что вы говорите! Я не могу оставить школу в такой тяжелой ситуации! (Всё она, конечно, может, и если бы просто в область поехать, хвостом покрутить, показать наряды да массовость создать, она бы с удовольствием; но тут же надо мозг включать, писать доклад, на трибуне прыгать, как мартышка, а они ж работать отвыкли совершено – это ей вообще не подходит.)

Я продолжаю:

– Значит, как часы по предмету делить – так я последняя, а как доклады о нравственности делать – так больше некому! А вы мне классы какие дали?! Я работаю с самым безнравственным контингентом, с отбросами общества, с малолетними правонарушителями, с детьми пьяниц и алкоголиков, с голью перекатной, и я же должна на трибунах фарисействовать?! На что вы меня толкаете?

Они прямо рты пооткрывали от такой наглости.

А меня понесло – чувствую, что адреналин в кровь вспрыснулся, и я собой уже не управляю:

– Хотя, – говорю, – почему бы и не съездить? Цена вопроса – 10 тыс. рублей. (Справка: моя «чистая» зарплата за месяц – 4 тыс. 700 руб.) Деньги – вперёд, я не какой-нибудь преступный элемент, никуда не сбегу. Написание доклада – ответственная интеллектуальная работа, мне нужно трое суток, буду задействовать вечера и ночи, поскольку днём у меня занятия. То есть идёт оплата сверхурочных. Плюс проезд – туда и обратно (всего десять часов в автобусе трястись), командировочные – есть-пить я должна в этот день, и не сосиской в тесте на вокзале утешиться, а чем-то гурманским, соответствующим моему высокому статусу докладчика, представляющего школу и район в нашей счастливой, идущей на подъем, стране. Потом, не полезу же я на трибуну в лохмотьях – наверняка там будет телевидение, значит, надо поработать над имиджем, купить что-то новенькое из одежды, маникюр сделать, причёску, макияж. В общем, если вы хотите позитивный результат – инвестируйте в человека, к этому призывают нас рыночные отношения…

Ой, что тут началось! В три глотки они стали меня позорить, кричать, что я нарушаю кодекс поведения педагога, что это – не по-товарищески, а дальше они перешли на мою личность (заметим, какая бы она не была – мне недостатки мои известны – но бюджетные деньги я не воровала и над ближними не глумилась).

Конечно, тут я не удержалась и тоже стала на них орать: осознавши, что мне терять нечего, кроме своих цепей, я наконец-то обрела свободу слововыражения. Орала до першения в горле и полного душевного облегчения, но зато сказала о них всё, что думаю.

Вечером, дома, посмотрела на календарь – оказалось, дело происходило в пятницу 13-го. Всё-таки как я влиянию бесов подвержена – эко меня сегодня разобрало!

Короче, отцепились они от меня с этим докладом, но тут другая напасть – пришлось ехать с аттестационной комиссией в соседний район, оценивать открытое воспитательное мероприятие. Поскольку вся властная вертикаль в районе сменилась (полное обезьянничание московского опыта – если в центре всё заполонили «питерские», то у нас все бездельные места заняли «остробрюховские», т.е. люди нового главы администрации), так вот, под горячую руку была смещена и «вечная» (лет двадцать на одном месте) руководительница методкабинета по прозвищу «Маня». Она, конечно, тоже ума была небогатого, но у неё хоть бумажки были отлажены, а уж процедуры – что где сказать, написать – она знала назубок. Маню в три дня выперли на пенсию (подарили чайник электрический и грамоту за заслуги), а на её место посадили остробрюховскую учительницу-фаворитку, которая о своих новых служебных обязанностях вообще не имела ни малейшего понятия. Оскорблённая до глубины души Маня, уходя в новую жизнь с чайником и грамотой, уничтожила все болванки чиновничьих документов, и оставила новый кадр совершенно голой на непаханой ниве районного просвещения.

Все эти пикантные подробности должностных войн стали всплывать в ходе нашей поездки на мероприятие. В комиссии было трое: новая методистка, я и восторженная («божий одуванчик») Светлана Ивановна, учительница изо из сельской школы.

 И вот приехали мы в Каменку, в местное ПТУ, где готовят трактористов, смотреть шоу «День изменника». В ободранный актовый зал (обои поотходили, висят клоками) согнали девяносто мальчиков (первый курс) с дикими глазами и нечищеными ботинками. Я быстро оценила ситуацию: воспитательница, дама сорока одного года, образование – техникум, стаж работы – 5 лет, тщится получить 13-й разряд, что при таком раскладе весьма сложно. Но, с другой стороны, какой нормальный человек останется работать с этою ордою, если ему не будут хотя бы пяти копеек платить?!

Я спрашиваю методистку:

– Вы болванку привезли на присвоение разряда?

Она – блым-блым голубыми глазёнками и начала лепетать, что первый раз на мероприятии, что надо всё посмотреть и принять решение комиссией; тут ей стала Светлана Ивановна подвякивать, мол, дело ответственное и т.п.

Я говорю:

– Шоу будет идти часа два, не меньше. Потом мы столько же будем сочинять  бумажку – у нас нет никакой основы (на самом деле, предвидя такой поворот событий, я кое-что накидала себе в блокнот перед поездкой). Если наше решение будет отрицательным, мы должны ещё длиннее обоснование написать! Вы хотите в этом несчастном ПТУ двести рублей государственных денег сэкономить? Поздравляю. Туда-сюда и ночь наступит. Кто нас отсюда повезёт, и где мы тут будем жить, извините за выражение?!

Методистка, надо отдать ей должное, поняла, что мы попались. Сразу у неё начальственный гонор спал:

– Что же нам делать?

– А то, – внушаю я им. – Идите, ищите компьютер, пишите бумагу, а я тут посижу, погляжу, и конкретику после добавлю.

Ну, они и ускакали, воодушевленные. А я осталась вместе с местной комиссией и руководством ПТУ созерцать шоу. Сижу, еле живая: задыхаюсь от ядреного запаха мальчиковых немытых ног и синтетических китайских носков.

Само содержание действа было весьма убогим. Начало шоу положил интеллектуальный конкурс: надо было разделить число 50 на простую дробь – 1/2. Состязание именинников выиграл мальчик, у которого получилось 100! (У меня прямо глаза на лоб полезли, я начала судорожно оглядываться, но «жюри» сидело с непроницаемыми лицами, и тогда я затихла.) Дальше – больше: 50 стали делить на десятичную дробь – 0,5 и получили 500!

Может, это был какой-то вид местного юмора? Я не поняла. Потом пошли загадки детсадовские: «Сидит дед, во сто шуб одет», вручение чупа-чупсов в качестве призов, аттракцион по удержанию носами воздушных шариков (два чудика это делали) и прочая дребедень. Единственное, что позитивно запомнилось, так это парнишка спел под гитару «Почему так в России берёзы шумят». Красивый, русоголовый мальчик, с сильным, чистым голосом. Меня так проняло, что я чуть не заплакала: так мне его жало стало! Ведь пропадёт парень, опустится, загрубеет и сопьётся – сколько я таких историй знаю!..

Как я и предсказывала, длился этот воспитательный шабаш два часа. Нашла я своих, облагородила им экспертизу, выполненную в жанре недоброкачественной компиляции, мы с миром подписали рекомендацию на разряд, и нас повели в учительскую на банкет. Тут я попыталась даме – «герою дня» – тактично сказать, что взрослым мальчикам надо в первую очередь правовую и гражданскую информацию давать, к «законам Хаммурапи» их приохочивать, а не чупа-чупсами задабривать – это в жестокой жизни им не поможет, но тут в наш разговор вклинился мужик с горящим взором и густыми бровями, завуч по воспитательной работе.

Он оказался страшно политизированным. Видно, тут ему абсолютно некому было излить душу, и во мне он наконец-то нашел благодатного слушателя со сходной мировоззренческой платформой. Мужик гнал правительство и власти в хвост и в гриву с большим энтузиазмом. До детей, будущих трактористов, ему, конечно, нет никакого дела, поскольку он полностью заточен на «спасение Отечества» (а то и всего человечества) от  глобализма, а вовсе не на корректировку шоу с воздушными шариками. Мужик в меня вцепился столь рьяно, что даже и поесть путём не дал, и требовал дальнейшего продолжения знакомства посредством интернет-переписки.

Выехали мы поздно (машину туда и назад оплатила соискательница разряда), но зато с чистой совестью и с чувством выполненного долга. Да ещё не с пустыми руками – каждому члену комиссии за труды была вручена бутылка болгарского вина и шоколадка. Но всё равно, что-то так на душе тяжко было! Может, от погоды? Кругом грязно, смурно, нигде никаких проблесков, только горсть соли на серую почву брошена – первый снег. Ехали молча, каждый думал о своём и смотрел вперёд, на дорогу, на то, как выхватывает желтый свет фар участки латаного асфальта.

2010

Другие рассказы, эссе, публицистику Лидии Сычёвой читайте здесь

Книги здесь или здесь