Рецензии, статьи, комментарии
Небо родины
Лидия Сычева. Предчувствие. М.: Московская писательская организация Союза писателей, 2001.
Наш сегодняшний день, наше настоящее неудержимо уходят от нас. Сущность истинного творчества — изначально в спасении ликов жизни от власти времени. Искренняя душевность и обостренное художественное зрение — грани писательского таланта Лидии Сычевой — наилучшим образом помогают в этих ликах отразить повышенную «нервность» нашего времени.
В прозе писательницы слышится не поминальный звон о растоптанной русской жизни, который характерен для современной литературы, а сдержанный, тревожный набат-призыв: люди, очнемся, одумаемся: как мы живем?! Мы все дочери, сыновья, дети родной матери-земли, которую мы должны любить и в горести, и в болезни, и в несчастье. Мы и наша неправедная жизнь виноваты в ее разорении и неустройстве. Где наше чувство гражданского долга, боли за отечество? Почему все вокруг стало чужое, отчужденное от нашей души? Или мы не братья и сестры, родные по крови люди, соотечественники, современники, а собрание случайных людей на общей одной территории, которая дана нам для мародерства?
Герои рассказа
«Где наша совесть?» —главный вопрос и нерв нашей жизни. Куда делись добро, тепло, любовь к ближнему? Откуда — полное равнодушие к чужой боли, страданиям, поминутная готовность опасливо отойти в сторону или просто перешагнуть: мое дело сторона, меня это не касается. Ни разоренная страна, ни бездомные дети, ни голодные старики — ничто нас уже за душу не берет. Полное равнодушие. Каждый сам по себе и сам за себя. Холодно стало жить, господа-товарищи...
«Базар-сарай, караван-сарай» — вокзальный лик современной России в рассказе «Прощание славянки». Характерные вздохи: «Пропала Расея!» Но звучит еще в нашей душе прощальный гордый марш, «серебряная река славянских слез, юности, несбывшихся надежд, встреч, проводов...». И грустно, и деться некуда, приходится жить, хотя порой «уж лучше ничего не знать, не понимать, опуститься до животного состояния, мечтать о куске колбасы... чем слышать эту музыку, помнить ее!».
Неужели мы уже давно превратились в воронью стаю, а все думаем, что мы орлы? «Что хочу, то и делаю!» — восклицаем мы, «свободные» люди, с остервенением и озлоблением, принимая за полет суетливую копошню («
Неужели мы, хлебосольные, всемирно отзывчивые русские люди, привычные «жить всем мiром», вырождаемся как самобытная нация, твердая в своих нравственных устоях? Может быть, только в столицах растление души, где «европеизация» и стандартизация столь очевидны: рыба тухнет с головы?
Нет, и милая русской душе хранительница заповедной традиционной жизни (в наших прекраснодушных мечтах) — провинция становится слепком лужковской столицы, пусть и карикатурным. В рассказе «День города в Киприянах» яркий символ убогой европеизации — сам праздник: с вручением наград длинноногими школьницами, одетыми под фотомоделей, столь нелепыми рядом с приземистыми, дородными доярками; с театрализованными представлениями, в помпезность коих милые русские лошадки внесли полновесные «результаты своей непосредственности»; с открытием первого в истории города фонтана в виде розы, но более похожего на гигантский кочан капусты, наспех сделанного сооружения из бетона и жести, который работал один день, а потом засох навсегда; и завершает принародное обманное действо «зрелище невиданной красоты», фейерверк: «Ото ж гляди, бабка, в небо, гляди, там твоя пенсия летает!»
«Светка-первопроходец» — героиня рассказа «Собачье счастье» — провинциальная девчонка, обладающая особой тягой и восприимчивостью к новому, не ведающая привязанности, корней, любви, легко порхающая по жизни, отчасти напоминает чеховскую попрыгунью. Но современную «передовую» девчонку («Экое болтало... — полпред передовых, инициативных сил за рубежом. Знай наших, знай!»), побывавшую замужем и за брокером, и за греком, и на заработках за границей, ничем не прошибешь: нет уже у нее ни души, ни боли, «беспричинной щемящей боли, которая даже самую счастливую жизнь не дает прожить вприпрыжку...». Жить без любви «страшно, невозможно, невыносимо» — без нее и собаки дохнут!
Автор словно призывает: остановимся же в вечном беге за материальными благами, малыми и большими. Нас ведь опять обманули, надули сказочкой о ловле своим хвостом рыбки большой и малой. Вторглись в путь-полет «птицы-тройки» России «товарно-денежные отношения», вульгарно понимаемые и вульгарно продавливаемые в жизнь, и следующая наша остановка — «Театр зверей имени Дурова», куда нас усиленно загоняют. «Ну что за тупорылый народ у нас, что за страна!.. Ну бараны, ну дикая страна, тупая, чокнутое население!» — восклицают наши управители, которые «по церквам стоят... и одною рукой свечку держат, а другой на смерть посылают» («Бизнес», «Поезд»). Что, мы так обнищали духом, что и сами не прочь пойти на заклание золотому тельцу?
А жизнь, прекрасная и удивительная, истинная, наша единственная и неповторимая, проходит мимо. Хоть на мгновение всмотритесь, вслушайтесь в мировую гармонию: «прилетел ветер-разбойник, холодный, растрепанный, сильный, с крупными горошинами дождя, такими крепкими и гладкими»; «серое в разводах небо уже поднялось, редко и высоко скользят по нему птицы»... Небо родины у писательницы — олицетворение нашей жизни, в которой есть и горести, и печали, и разлуки, и встречи, и надежда, и любовь, и наши мечты, грезы о прекрасном, великом, высоком: «Небо у меня большое, широкое. Огромное, немереное... На востоке темно, хмуро, затянуто серой пеленой. Молнии бьют на севере до самой земли — безмолвные, сверкучие. И дрожит вдалеке фиолетовая стена падающего дождя. А напротив — розовые замки из облаков, паруса, бегущие корабли... Все небесные краски собрались в одночасье — от света до тьмы... Я думаю: а что можно сделать с человеком, который хоть раз в жизни увидел такое небо?!» («Високосное небо»).
Давайте другими глазами посмотрим на наше бренное существование, сбросим с глаз шоры рекламных роликов и унылый серый пейзаж, в котором доминируют «труба, урна, окурок», — и поменяются лики нашей земли и жизни. Художественный талант — дар в малом, неприметном открыть красоту (на сером немытом асфальте увидеть перезрелую вишню, бережно обойденную, не затоптанную), преобразить мир, тленную жизнь возродить к вечной, наше бренное существование переписать как жития святых («Побег», «Предчувствие»). Ведь все для этого в нас есть, осталось добавить немного любви и души, и все заспорится в наших руках, и жизнь приобретет смысл — ибо каждый из нас, пусть порой и не осознавая этого, «духовной жаждою томим» («Хлеб, дрожжи, начинка»).
В будничном, ежедневном увидеть прелесть традиционного обряда (варка борща в рассказе «Високосное небо»): все многоцветие и красочность окружающего нас мира в жаре наших душевных переживаний словно переплавляется во влекущий, манящий аромат, переполняющий чашу бытия, и мы не отпадем от нее, пока мы живы. Цветение бытия — ключ к творчеству Лидии Сычевой. Творчеству, возрождающему ускользающее от нас в небытие настоящее: «Я все-все вижу и могу написать: высокие зонтики укропа, полные семян, холодную синеву капустных листьев на огороде, фиолетовую нежность молодых слив у времянки, игру светотени в дрожании листвы на дереве...»
Контакты
Карта сайта